Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

— Нет, хлопцы, я вижу, вы отстали здорово и не годитесь в пропагандисты.

Он вышел в другую комнату и через несколько минут возвратился с листом бумаги, на котором была напечатана сводка Информбюро.

— Вот почитайте! Наши войска под Курском разгромили большую группировку немцев, освободили Белгород, Харьков, идут бои за Чернигов и Сумы… Скоро наши будут форсировать Днепр.

Вот так неожиданность! Оказывается, наши информационные бюллетени старательно передавались из рук в руки, и население жадно читало их, с нетерпением ожидая своего освобождения.

В отряде возле стенной газеты всегда было людно. В газетах помещались карикатуры, дружеские шаржи, заметки о лучших бойцах отряда.

Радисты питались за одним столом с разведчиками. Ясное дело, за обедом — шутки, смех.

Свежие номера стенгазет в первую очередь вывешивались в столовой. И вот однажды в газете появилась карикатура на одного из разведчиков. Возвратившись с задания, он уснул и не почувствовал, как сгорели у него подошвы сапог. Карикатура вызвала немало смеха и шутливых упреков, а от радисток парню не было прохода.

Разведчики не остались в долгу перед девчатами. Парни заметили, что девушки очень любят жареную картошку и не любят вареной.

По этому поводу в стенгазете появились два рисунка. На первом — грустные лица наших радисток и подпись:

На втором — лица девчат сияют улыбками и двустишие:

Ребята смеялись, а девушки сердились…

Мы боролись против гитлеровских захватчиков и их прислужников — украинских националистов и других предателей. Но были у нас и другие враги, казалось бы менее зловещие, однако бороться с ними было чрезвычайно трудно. Речь идет о болезнях.

Во время оккупации в населенных пунктах не проводились санитарно-профилактические мероприятия, не было лекарств, больницы были закрыты. Гитлеровские варвары, так много кричавшие о «новом порядке» в Европе, специально распространяли заразные болезни. Они засылали в партизанские отряды и в села, где бывали партизаны, своих агентов, зараженных венерическими болезнями, туберкулезом. Людей косил тиф, они гибли от дизентерии. Мы должны были следить за тем, чтобы эти страшные враги не проникали в отряд, и оберегать от них население. Этой борьбой с инфекциями и болезнями, которая кажется не такой героической, как, скажем, бой с карателями под Берестянами или разгром бандеровского штаба в Деражном, руководил наш «лесной профессор» Альберт Цессарский.

Нам помогала Москва. Оттуда систематически на самолетах прибывали медикаменты, дезинфекционные средства, инструменты. Городские разведчики тоже добывали лекарства, инструменты и переправляли в отряд. Со временем наша санитарная часть пополнилась опытными медиками. Из Москвы прилетела врач Алевтина Николаевна Щербинина. Из ровенского концлагеря бежали врачи супруги Федотчевы, Клешкань, Дзгоева. А осенью 1943 года винницкое подполье направило в наш отряд доктора медицинских наук профессора Гуляницкого.

Кое-кто из партизан из-за недостатка соли и витаминов в пище начал болеть цингой. Наш «медицинский бог» Альберт Цессарский, несмотря на молодость, умело поборол эту опасную болезнь. По его рецепту в отряде начали изготовлять специальный напиток. В ведро охлажденной кипяченой воды всыпались мелко иссеченные сосновые ветки. Через двенадцать часов хвойный напиток был готов к употреблению. Но он был таким горьким, что партизаны не желали его пить.

— Лучше уж цинга, чем этот яд, — отказывались они от «нектара» Альберта.

Увещевания врача оставались тщетными, и ему пришлось обратиться за помощью к Медведеву. Тот издал суровый приказ, обязывающий всех без исключения употреблять ежедневно по два стакана сосновой настойки.

Приказ есть приказ. Пришлось подчиниться. Но позже все были благодарны Цессарскому: с цингой в отряде было покончено.

Как-то пришли наши разведчики из одного села и докладывают командиру:

— В селе много больных тифом.

Это известие заставило Медведева задуматься. Продолжать поход без отдыха нельзя, а разместить отряд в селе, где есть больные тифом, рискованно. И Дмитрий Николаевич приказывает:

— Отряду разместиться в сараях и на улице, заходить в любую хату запрещается.

А на улице — мокрый снег с дождем, ветер до костей пронизывает. Как хочется зайти в теплую комнату, погреться у печки, высушить одежду! Хочется, но нельзя.

К Медведеву подходит Цессарский.

— Дмитрий Николаевич, — говорит он встревоженно, — мы спасем отряд от тифа. Но есть другая опасность. Люди измученные, промокшие. Спят на сене в сараях. Могут простудиться, тогда будет беда.

— Что же вы предлагаете?

— Сперва надо развести костры и хорошенько просушиться. А потом уже не страшно, зарывшись в сено, и поспать. Хоть и не очень тепло будет, зато опасность болезни отпадет.

Через полчаса по всему селу запылали костры.

Но сушиться долго не пришлось. В соседних селах были бандеровцы, и они решили на нас напасть. Врасплох они нас не застали. Все три батальона вступили в бой. Первые же выстрелы наших пушек и минометов заставили этих горе-вояк бежать.

Так и не довелось нам отдохнуть в эту ночь. Да разве только в эту?

Такими уж были наши партизанские будни — нелегкими, изнурительными, но в то же время — бодрыми, жизнерадостными. Ведь в обыденной жизни партизан было так же много трудностей, как и во время исполнения боевых заданий.

Украинские буржуазные националисты всегда с пеной у рта пытались доказать, что они пекутся о судьбе «родного края и народа». «Свободная», «самостийная», «ни от кого не зависимая» Украина не выходила из голов этих горе-патриотов. Но история уже не раз доказывала их демагогию, не имеющую ничего общего с подлинными стремлениями украинского народа к свободе и независимости. Немцы приходили на украинские земли в восемнадцатом году. Пришли они и в сорок первом. Украинцы вместе со всеми народами Советского Союза громили захватчиков. Националисты же вместе с оккупантами расстреливали своих отцов, братьев, сестер во имя… «свободной Украины».

Смерть и слезы, руины и пожарища несли гитлеровцы на советскую землю. Люди умирали от голода, болели, а фашисты отправляли в свой фатерлянд награбленное народное добро. Суровые приказы категорически запрещали резать скот и птицу, молоть зерно, перерабатывать какую бы то ни было сельскохозяйственную продукцию. Даже жернова и те не разрешалось держать крестьянам. По этому поводу народ, который никогда не теряет бодрости, юмора и всегда, даже в беде, умеет найти острое словцо, пел частушку: