Кэти Гольке - Спасая Амели

Сверхчеловек Гитлера. Рейчел непроизвольно сжалась. Она дочитала последнюю страницу в папке Герхарда и увидела поспешно сделанную запись – почерком отца – внизу страницы. «Вводим субъект В-47».

«Вводим субъект В-47? Что это означает?» Она понятия не имела, и у нее не было времени разгадывать ребусы. Отец может вернуться с минуты на минуту.

Рейчел спрятала папку в портфель и уже собиралась было защелкнуть его, но тут поняла, что в отделении под подкладкой что-то есть. Она достала из тайника еще несколько папок.

Все папки были обозначены буквами и пронумерованы. Девушка открыла первую попавшуюся папку и увидела фотографию мальчика лет трех-четырех. Далее шли снимки этого же мальчика, но в разном возрасте, в одном белье. К каждому снимку прилагалась таблица с подробным описанием физического и психического развития субъекта. Фон на каждом снимке показался Рейчел знакомым. Где это?

Когда девушка пролистала вторую папку, она узнала стерильные стены клиники во Франкфурте. Рейчел вспомнила, как ей самой велели встать у стены, повернуться, наклониться вправо, влево, замереть. В детстве это казалось ей веселой игрой с врачом. Когда она превратилась в молодую женщину, ее это стало возмущать, но она все равно повиновалась знакомым с детства приказам медсестры, которая теперь вместо доктора отдавала их раздетой Рейчел. Девушка понятия не имела, что ее фотографировали скрытой камерой.

Несмотря на жаркую волну стыда, Рейчел пролистала оставшиеся папки, уверенная, что найдет среди них и свою порцию унижения, фотографии и собственную карточку с подробным описанием роста и развития.

Цифры и буквы на папках, по всей видимости, обозначали субъектов эксперимента. А-25, А-36, А-37, А-42, А-47, А-51 – мужчины. В-29, В-34, В-47, В-56, В-71 – женщины. Помимо снимков, сделанных во время клинических осмотров, в папках имелась масса семейных фото каждого субъекта, подробности семейной жизни, происхождение родителей, были указаны физические способности, образование, интеллектуальные достижения, вероисповедание, политические и социальные предпочтения.

Рейчел пересняла несколько фотографий из папок, не зная, пригодятся ли они, сменила пленку и сделала еще пару десятков снимков. Ничто из того, что она увидела, не могло стать поводом для привлечения к суду – даже в Америке, – если только не удастся доказать, что папки хранились для каких-то преступных целей.

Общественность может всколыхнуть сообщение о том, что здоровым детям вводили сыворотку с туберкулезом, но папками и таблицами с результатами развития детей, какими бы унизительными ни были снимки, никого не удивишь.

Рейчел искала свою папку. Она ожидала, что найдет ее здесь, но оказалась не готова к тому, что обнаружила. Девушку больно ранило то, насколько отец вмешивался в ее личную жизнь; его манера в мельчайших подробностях описывать ее жизнь унижала достоинство Рейчел. Но осознание того, что он рассматривал ее как образец, как часть своего эксперимента, совершенно вывело ее из равновесия. Краткие обзоры о ее обучении, об отношениях с людьми, обо всех гранях ее жизни содержались в папке с шифром В-47.

Часы пробили девять. Рейчел не могла больше читать, не могла усваивать информацию, но знала, что захочет услышать объяснения отца – позже, когда немного поспит и переварит увиденное. Она разложила бумаги на отцовской кровати и сфотографировала их одну за другой. Рейчел как раз возвращала последние папки в тайник, когда у нее перед глазами возникли слова, написанные отцом на папке Герхарда: « “Вводим субъект В-47”. Субъект В-47 – это же я!»

Она достала свою папку, перелистала до последней страницы, прочла. Рейчел не просто была частью эксперимента. Она сама являлась «экспериментом и необходимым элементом других экспериментов». Рейчел почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами. Свет померк. Девушка тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться. Уже другим почерком, не похожим на почерк отца, в конце были сделаны записи: «Крайне важно, чтобы данный субъект произвел потомство, тогда цель эксперимента будет достигнута. Несогласие повлечет за собой прерывание эксперимента. – Доктор Дж. Менгеле» .

«Тот самый доктор Менгеле, который не любит преград. Мой отец, который предвкушает окончание эксперимента. Они рассчитывают, что я выйду замуж за Герхарда. Я была рождена, чтобы выйти за Герхарда Шлика – или кого-то очень на него похожего! Именно это имел в виду отец, когда настаивал на том, чтобы я демонстрировала интерес к замужеству, выбору супруга и проявляла нежелание возвращаться в Нью-Йорк». Рейчел закрыла глаза. Внутри у нее все переворачивалось. Девушка пыталась взять себя в руки. «Кристину убили потому, что она не смогла произвести на свет “совершенного” ребенка. Герхарду приказали жениться на мне – мы оба часть этой тошнотворной программы размножения. А теперь, когда эти люди устранили Кристину, они намерены вновь вернуться на рельсы эксперимента. Но что будет, если я их ослушаюсь?»

Девушка собрала документы, сунула их в портфель, застегнула замок. Спрятала портфель под кровать, убедившись, что он лежит под таким же углом, что и раньше. Выключила свет, раздвинула шторы и уставилась в темноту, пытаясь осмыслить то, что прочла.

Рейчел не верила в Бога – ее воспитали так, что она считала религию опорой для слабых. А она, принадлежащая к элите, слабой не была. Но впервые в жизни девушка жалела о своем неверии. Она чувствовала себя слабой и нуждалась в помощи.

«Мой любимый Фридрих,

ты ни за что не поверишь в то, что случилось …

Юные беженцы и местная детвора просто прелесть, такие доверчивые, жаждут внимания – и яблочного штруделя! Их сладкие голоса напоминают тембром голоса херувимов и практически не нуждаются в постановке!

Курат Бауэр попросил меня проследить за ними – и когда их нимбы временами немного тускнеют, и когда малыши вновь начинают вести себя лучше. К моему величайшему изумлению, эту задачу оказалось выполнить намного легче, чем я представляла. Дети с радостью стараются быть частью веселого коллектива. А что может быть веселее, чем детский хор? Даже Генрих Гельфман – настоящее сокровище, моя радость, наслаждение, – хотя по-прежнему упорно отказывается отдавать твоего младенца Иисуса. Не знаю, что на него нашло, но у меня не хватает духу давить на него.

Передать не могу, мой дорогой супруг, как эти дети наполняют мое сердце, как их вопросы не дают закостенеть моему разуму, а их маленькие ладошки в моей руке, когда мы возвращаемся из школы, придают смысл моей жизни.

Я люблю тебя, мой дорогой. Возвращайся скорее домой и сам все увидишь. Ты их тоже полюбишь».