Николай Асанов - Огненная дуга

— Я хочу видеть лейтенанта Стрельцову! — сказал Сибирцев. Мысль о том, что вот сейчас перед ним появится Марина, что все препятствия уже преодолены, заставила его побледнеть.

— Никак нельзя, товарищ майор, — хладнокровно ответил Хмуров.

— Почему? Я ее муж…

— Не в этом дело, товарищ майор…

— В чем же?.. — рассердился Сибирцев.

— Лейтенант Стрельцова выбыла на задание, — все так же спокойно ответил Хмуров.

Сибирцев молча сел на стул. Хмуров стоял перед ним, поглядывая через открытую дверь в соседнюю комнату, где виднелась большая кровать, застланная сверху по-немецки периной.

Одеваясь, второпях капитан не застегнул китель и был похож почему-то на толстого добродушного доктора, спешно вызванного к больному.

— Когда она вернется? — уже тихо и спокойно спросил Сибирцев.

— Не могу знать, товарищ майор!

— Вы можете не называть точного часа, но день… Поймите, я же заехал только по пути… Я еду на фронт…

— Я понимаю, товарищ майор, но помочь ничем не могу…

— Ну все-таки, сколько мне ждать? День? Неделю?

— Ждать не следует, товарищ майор…

— Что это значит? — закричал Сибирцев, не в силах более сдержаться. — Вы понимаете, что я ее год не видел, год!

— Понимаю, — все с тем же убийственным хладнокровием ответил Хмуров. — Я не видел свою жену почти четыре года.

Сибирцев встал, прошелся по комнате. Потом, несколько успокоившись, протянул руку:

— Простите меня…

— Ничего, товарищ майор, бывает… Я передам ей, как только вернется. Передам…

Сибирцев, тяжело ступая, пошел к дверям. Рядом с ним шел Хмуров.

— Кто же знал такое? — тихо говорил он. — Пришло задание, ничего не поделаешь. А как только вернется, я скажу ей… Мы вас разыщем через отдел кадров. Вы ведь на нашем фронте останетесь?

— Да, — с трудом ответил Сибирцев.

— Вот и хорошо, вот и отлично.

Садясь в машину, Сибирцев увидел в освещенном квадрате двери широкое, полное лицо Хмурова, обращенное к нему с сожалеющей улыбкой, словно он все еще повторял:

«Вернется, скажу, как же, обязательно скажу…».

Офицеры, ждавшие нового назначения, разместились в бывшем помещичьем имении Озолмуйж, в тридцати километрах от передовой. Устроились они хозяйственно. Под начальством толстенького, очень подвижного и всегда веселого артиллерийского капитана Власова они заделали все пробоины, заколотили фанерой разбитые окна, повесили маскировочные шторы. Несмотря на то что комнат в помещичьем доме хватило бы на целую роту, все спали в одной, словно не могли обходиться друг без друга. Только для столовой была выделена еще одна комната — бывшая гостиная, в которой сохранилась даже мебель. Да капитан Власов, писавший какую-то работу по баллистике, устроил себе отдельный рабочий кабинет, в котором, впрочем, сидел лишь по утрам.

Эти места были освобождены несколько дней назад, и жители еще не успели вернуться, отсиживались в лесу, ожидая, когда фронт отодвинется подальше.

Сибирцева офицеры встретили радостно. Новый человек, да еще из Москвы, с курсов, — значит, предстоит долгая, интересная беседа.

Появление Сибирцева показалось старожилам резерва примечательным еще и по другой причине. Все они прибыли из госпиталей, некоторые уже недели две назад. Опытные в понимании всяких военных примет, они огорчались, что никаких надежд на крупные события пока не было. Приезд Сибирцева, направленного сюда из Москвы, прямо с курсов, был первым намеком на возможные перемены…

Сибирцеву любопытно было наблюдать, с какой ревностью следили офицеры за успехами на других фронтах. Едва получив газеты, они немедленно углублялись в изучение сводок. Все они побывали на разных фронтах, помнили наизусть двухверстки своих бывших участков и потому могли безошибочно определить по скупому перечислению населенных пунктов удачи соседей. Скоро возле карты начинался длительный спор с упоминанием высоток, хуторов, фольварков, причем выяснялось, что каждый из спорщиков имел свой собственный план наступательных операций. Так продолжалось часа два, а иногда и больше. Затем начинались сожаления, почему они застряли здесь, а не попали к Жукову, Рокоссовскому или Коневу, смотря по тому, кого из командующих фронтами упоминали на этот раз в приказах. Но Сибирцев видел: все они были страстными патриотами своего фронта. Целыми днями они изучали фронт. Казалось, дай им один только полк, или, как говорил тот же Власов, полчок, и они в пять дней возьмут Ригу и закончат операцию по освобождению Прибалтики, а то и прямо ринутся в Восточную Пруссию!

Вечером зажигали керосиновые лампы со смешными стеклами — маленький круглый пузырек с длинной и тонкой трубкой в полтора раза длиннее, чем у русских стекол. Время перед ужином было посвящено разным занятиям. Власов вычерчивал какие-то данные для своей будущей книги по баллистике, решал сложные задачи по стрельбе с закрытых огневых позиций. Старший лейтенант Ворон, двадцатидвухлетний украинец, высокий, прямой — «як тополя», — дразнил его Власов, — по два часа сидел над учебниками английского и немецкого языков, ежедневно чередуя их. По окончании войны он собирался идти в академию.

Лейтенант Подшивалов, танкист с обгоревшим лицом, писал письма. У него была самая обширная корреспонденция. Находясь в госпитале, он как-то обратился в радиоредакцию с просьбой помочь ему разыскать семью. Однако попытка эта ни к чему не привела. Родные, видно, погибли. Зато лейтенант Подшивалов получал теперь множество писем. Он возил их с собой и давал заимообразно всем, кто писем не получал. Иногда он раскладывал их и начинал читать по порядку, приглашая знакомых офицеров для сочинения ответов.

Писал он и своим коллегам по профессии. До войны Подшивалов был известным доменщиком и до сих пор хранил письма академика Бардина и мастера Коробова, с которыми задувал не одну домну на Украине и на Урале.

Танкист Яблочков с утра уходил в соседний танковый батальон и там отводил душу, принимая горячее участие в ремонте и осмотре машин. До войны он был шофером московского таксомоторного парка, офицерское звание получил за отчаянную храбрость, о ней же явственно свидетельствовали многочисленные ордена, которые он надевал только в самых парадных случаях, да еще в те дни, когда друзья делегировали его для переговоров с начальником административно-хозяйственной части или в военторг. В такие экспедиции он ходил с удовольствием и всегда успешно, так что вопросы дополнительного снабжения лежали на нем.

Из пехотных офицеров Сибирцеву понравился Серебров, бухгалтер по профессии, уже немолодой человек, призванный из запаса, очень тихий и покладистый, всегда готовый помочь товарищу. Целыми днями он читал все, что попадалось под руку. Сибирцев видел его то с томиком исследований о Пушкине, то с церковным календарем, то с уголовным романом, найденным на чердаке помещичьего дома.