Владимир Карагодин - Пылающий горизонт Юго-Восточного фронта

В столовой на обед был салат из капусты и чай с хлебом. Женщина, стоявшая на раздаче, опустив глаза, как бы извиняясь за отсутствие продуктов, повторяла:

– Всё что есть, ребята, всё что есть.

* * *

Вернувшись в общежитие, мы собрались в столовой. Причиной этому послужил огромный столб дыма, валивший в двух километрах от нашего института.

Ко мне подошёл Моссад и сказал:

– Ходят слухи, что это «БМП» силовиков подбили.

– Так радоваться нужно…

– Террорист сказал, что это был взвод разведки. Пленный разведчик дал информацию, что в наш район идёт танковая колонна силовиков.

– А чем же они эти танки собираются останавливать? Нас-то всего около пятидесяти человек здесь осталось.

– Выходи строиться! – подал команду дневальный.

Перед строем появился Серёга-24, возле него стоял мужчина из нашей группы, представившийся как Уралец.

– Кто служил в армии, выйти из строя, – скомандовал Серёга-24.

Переписав всех вышедших из строя, и, представив нам Уральца как нового командира, он покинул нас.

– Ребята, я понимаю, что предыдущие командиры здесь много чего натворили. И мне, если признаться честно, нет особого удовольствия стоять здесь и рулить. Но, во-первых, меня об этом попросил Серёга-24, во-вторых, опыт руководящей работы у меня имеется. Вы уж потерпите меня немного.

После обеда, направляясь в караул, я увидел, как из грузовика, стоявшего перед входом в приёмную института, Террорист и ещё несколько ополченцев, передавая друг другу ящики по цепочке, выгружали их возле входа. Судя по ящикам, в них были противотанковые средства: гранатометы «РПГ-7 9» и «РПГ-18 10». В воздухе царило напряжение.

* * *

На этот раз моим напарником на дальнем «КПП» был дончанин. Суть нашего дежурства состояла в проверке документов у прибывающих машин, открывать шлагбаум, и останавливать всех, кто в пешем порядке пытался пройти на территорию института.

Андрею не было и сорока лет, невысокого роста, но довольно крепкого телосложения, его простое лицо вызывало доверие. Прохаживаясь возле шлагбаума в камуфляжных штанах и клетчатой рубашке, он напоминал мне тракториста. Смотря на его круглую панаму защитного цвета, я представлял как Андрей, вернувшись с рыбалки и бросив свои удочки в угол, не переодеваясь, ушёл в ополчение.

– Андрей, а ты где до войны работал?

– У меня своё дело было – я поставкой воды в офисы занимался, хватало не только на жизнь, но и на отдых.

– Зачем же ты в ополчение пошёл?

– Я по работе везде мотался, своими глазами видел, что эти сволочи с нашим городом сделали.

– Вот тебе-то и нужно заниматься нашим продовольствием, а не на шлагбауме сидеть – у тебя же огромный опыт в торговле.

– Такие места по способностям не распределяются даже при революциях, – улыбаясь, ответил он. – Найдут чем кормить, а если не найдут – начнут в город отпускать, у кого деньги остались.

– На Донбассе столько заводов, куда же от них налоги идут?

– Как куда? В Украину, – рассмеялся он.

– Не может быть. Война же идёт уже почти два месяца…

– А куда предпринимателям ещё налоги платить? Своего банка у нас пока нет – такую ответственность на себя ещё никто не взял. Всё чем нас кормят – это благотворительная помощь от сочувствующих предпринимателей. А продукты закончились, так это потому, что предприниматели перестали верить тому, что ополчение выстоит, мы же сейчас отступаем.

К шлагбауму подошла пожилая пара. Старик, державший в руках клетчатую котомку, громко сказал:

– Сынки, где здесь в ополчение можно записаться?

Его лицо, покрытое глубокими морщинами, смотрело с юношеским задором, и о преклонном возрасте говорили только до конца неразгибающиеся скрюченные пальцы рук.

– Сейчас сделаем, отец, – ответил я и направился в будку для вызова старшего смены.

Согласно директиве, в ополчение набирались лица от восемнадцати до шестидесяти лет, и, в принципе, старик подходил для этого возрастного ценза.

Пока мы ожидали прихода старшего, к нам подошла его жена и спросила:

– Ребята, а вы про село Кожевня что-нибудь слышали? – не дожидаясь нашего ответа, она продолжила. – Сын у нас в ополчении служит, вот три дня назад звонил, рассказывал, что они под селом Кожевня находятся. А теперь никаких вестей от него нет, телефон отключен, он ведь один у нас. Я три дня места себе не нахожу, а сегодня ещё и он в ополчение решил записаться.

Андрей жестом отозвал меня в сторону.

– Мне вчера кореш звонил, рассказывал, как они вчера высоту неудачно штурмовали, много ополченцев потеряли – значит и их сын был среди убитых, был бы ранен – родственникам уже бы сообщили.

Из дверей «КПП» вышел старший и направился к нам по аллее. Увидав его, я быстрым шагом пошёл к нему навстречу, – остановив его на середине аллеи, я тихо сказал:

– Говори что хочешь, а старику в приёме откажи.

– А что случилось, старик то бодрячком выглядит?

– Да сына, похоже, у них при штурме высоты убило…

– Хорошо, что-нибудь придумаю.

Пока старший смены разговаривал со стариком, мой взгляд упал на его жену, которая к тому моменту уже отошла к бетонным блокам. Старательно разложив газету и присев на неё, она, сгорбившись, ожидая своей участи, прижимала к себе клетчатую котомку, в которой были документы мужа. Пёстрый платок, повязанный на голове, подымаясь, выпускал на её глаза седые волосы, но она, не поправляя их, смотрела вдаль. По её щекам текли слёзы, она, покорно принимая свою горькую женскую долю, прощалась теперь и с мужем…

В России я редко встречал памятники ждущим матерям – самые известные из них можно пересчитать по пальцам. Ещё реже я встречал матерей, которым государство оказывает помощь, сыновья которых погибли в горячих точках. Там на «КПП», глядя на неё, я понял – основная тяжесть войны ложится на материнские плечи, а не на плечи храбрых солдат, которые под звуки военных маршей, отправляются на войну. Ведь это они – эти хрупкие и сгорбившиеся старушки, а не бравые генералы в орденах и медалях, будут всю свою жизнь ухаживать за теми несчастными, которых судьба вернёт в инвалидной коляске.

Они ещё долго сидели на бетонных блоках, а потом, взявшись за руки, не спеша отправились к автобусной остановке. Он прижимал её руку к себе, она, за что-то ворча на него, находу поправляла завернувшийся воротник его рубашки…

Перед шлагбаумом остановился автомобиль «ВАЗ2101»(копейка), «затонированные» стёкла салона скрывали пассажиров. На лобовом стекле было три пулевых отверстия. Номера заменял нанесенный на дверь флаг Донецкой Народной Республики.

Из машины вышел худощавый мужчина лет тридцати пяти, и, в обход шлагбаума, не обращая внимания на нас, направился на территорию института.