Владимир Карагодин - Пылающий горизонт Юго-Восточного фронта

Вскоре два чёрных джипа, бесшумно набирая скорость, быстро скрылись из виду. Они снова мчались по тёмной трассе, не включая фар, оставляя после себя лишь шелест дорогой резины.

Зайдя за баррикаду, чтобы, спрятавшись за мешками с песком, прикурить сигарету, я споткнулся обо что-то мягкое. Чиркнув зажигалкой, я посмотрел вниз. Растянувшись на поддонах, тихо посапывая, лежал Шустрый.

«Нашёл же место, в лагере куда удобнее было бы спать. А может он таким образом решил занять очередь, чтобы на посту дежурить?»

Утром для проверки документов я остановил белую «волгу». Пока я рассматривал новенькое удостоверение, выданное руководством «ДНР», из машины вышел водитель, и простучав ногой колёса, стал протирать лобовое стекло.

– Ты, что, читать не умеешь? – недовольным басом протянул он, закончив со стеклом. – Чего так долго смотришь?

– Стыдно признаться, но я не часто встречаю документы «ДНР». Образцов нет, нам пропуска сделать не успели, а проверять приходиться. Вот и запоминаю, – смущённо сказал я, протягивая ему ламинированный пропуск.

– А-а-а, а я думал ты дебил или контуженый. Ну, а насчёт бардака ты прав – это здесь сплошь и рядом… время такое. Сам-то откуда будешь?

– Из России.

– Это я понял, сам из Мурманска, в каком городе жил?

– Волгоград.

– Бывал, я у вас, ваш город мне чем-то здешние места напоминает.

– Природой?

– Б… и кумовством! Я командир взвода, сам ветеран, майор запаса. Говорю, дайте отряд, роту на худой конец, а они мне: «Не положено». Вот взводом командую, сержантов своих спрашиваю: «Рассчитайте, какое количество боеприпасов требуется отделению на один день боевых действий». Не знают. Тогда говорю: «Составьте план занятий, для тактической подготовки». И – это не знают! – крепко выругавшись, он сел в машину и уехал.

Служба на блок посту показала много того, что было скрыто от глаз рядового ополченца, который сидя в окопах, погибал от лобовой атаки танков или от чудовищных обстрелов крупнокалиберной артиллерии.

Так называемые фермеры, с бывших братских республик Советского Союза, предпочтительно из стран центральной Азии, вывозили с неохраняемых, из-за боевых действий полей, арбузы, помидоры, в общем всё то, что уже успело поспеть.

Остановишь такую фуру, а за рулём сидит представитель одной из республик. Говоришь ему: «Предъяви документы на груз». А он улыбается, и на ломаном русском лопочет: «Не понимаю, не понимаю». Скинешь тогда автомат наизготовку, и скажешь: «Выйти из машины!» И переводчика не надо, сразу у водителя просыпается память. И русским он владеет не хуже меня. Пожуришь его, чтобы он больше не обворовывал поля, и отпустишь. А вечером он снова попадается, ну не заставлять же его вываливать весь груз на блокпосту – да и куда?

Немало начальников проехало через наш блокпост, все с холёными, равнодушными лицами. И когда только успели начальниками себя почувствовать. Республику ещё не отстояли, «укры» вот-вот в Донецк войдут, а они уже к дорогим автомобилям привыкают.

Уже в то время назревал конфликт, между Стрелковым и местными командирами. Стрелков ещё пытался огрызаться, поэтому нам было приказано останавливать и класть в пол всех, кто не признавал его – уже формальную власть. Некоторые, зная, что на блокпосту стоят Стрелковцы, намеренно провоцировали нас на конфликт.

После полудня, когда стоявшее в зените солнце обжигало нас своими лучами, на поле, где стоял недостроенный «ДОТ», показались три парня.

Одетые в гражданское, они несли в руках спортивные сумки. «Странные ребята, может местные, решившиеся податься на заработки в другой посёлок…» – подумал я, снимая автомат с плеча.

Но когда они, взобравшись на асфальт, и не доходя до нас несколько метров виновато понурив головы, остановились, – стало понятно – это не беженцы.

– «Хлопэць, тилькы не стриляты!»

Помня о подлом расстреле нашего блокпоста, я крикнул Лёве:

– Отдай мне свой автомат.

А они, подняв от испуга вверх руки, стояли и испуганно озирались по сторонам.

– Откуда следуете? – крикнул я парню, у которого Лёва, досматривал карманы.

– Там, там наша колонна, – показывая рукой в сторону Амвросиевки, запинаясь, сказал он.

– Наша колонна, постийно пересуваеться, ми не знамо точно ей мисцэ розташування», – добавил второй парень.

– Лёва, веди их к Шарниру, нечего им здесь делать, пусть с ними в лагере разбираются.

Украинские власти, чуть ли не на каждом столбе писавшие, о том, что против них на Донбассе воюют не бывшие шахтёры и трактористы, а профессиональная российская армия, пытались этим объяснить большие потери. Хотели как лучше – привлечь мировую общественность, рассчитывали, что войска «НАТО» придут к ним на помощь. А добились противоположного эффекта, они лишь запугали свою армию, Русскими наемниками, которые якобы испытывают на Донбассе, своё новейшее вооружение. Вот и шли сдаваться в плен, Харьковские, Запорожские, Днепропетровские юнцы, не желавшие погибать за интересы олигархов.

Тех, кто не хотел воевать, спаивали, других – накачивали наркотиками, испытывая на них новые психотропные препараты. Как рассказывали опытные бойцы: «Накаченного наркотиками, пуля с первого раза не берёт, стреляешь по нему, а он идёт, пока конечности не перебьёшь, тогда упадёт и всё равно шевелится».

– Ну, что с ними решили? – спросил я у Лёвы, после того как он вернулся.

– Они из механизированной бригады, их колонна, передвигаясь, обстреливала наши блокпосты. А вчера, на очередном марше, в машинное отделение «БТРа», который следовал за «БМП» на которой они сидели, угодила мина. Кто был внутри – все в капусту, а эти парни, не захотев иметь такую же судьбу в дальнейшем, вечером покинули стоянку. Они говорят, что там ещё около сорока человек хотят уйти. Но боятся, так как их командиры рассказывают, что в ополчении воюют одни чеченцы, которые отрежут им яйца. Так что в комендатуру их сдавать не стали. Теперь Шарнир будет звонить их матерям, чтобы они приезжали и забирали своих детей домой.

Для кого-то война уже кончилась, а нам предстояло вновь нести службу под палящим солнцем.

Наблюдая за некоторыми бойцами, начинавших своё сопротивление с первых дней противостояния, я поражался тому, как война быстро вытягивает из человека жизненные соки, не говоря уже о моральном истощении. Некоторые бойцы из весельчаков и балагуров со временем, превращались в замкнутых одиночек. Будто такой боец хранил в себе страшную тайну, известную только ему одному. На военном сленге это называлось «начал гонять». Под воздействием тяжелого стресса в человеке просыпалось дремавшее до этого звериное чутьё собственной гибели. По словам опытных бойцов, обычно такое чутьё редко кого подводило.