Николай Прокудин - Романтик

Вдруг раздался сильный грохот. В долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.

Повернувшись ко мне, с побледневшим лицом произнес:

— МТЛБ на куски. Старший лейтенант Быковский и еще два «карандаша». Всех грохнуло. Фугас! Суки! Давай дуй к взводу, комбат будет по точкам на связь выходить. Быстрее.

Я бежал к взводу и соображал: "Сашка! Сашка! Мы ведь почти вместе в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, анекдоты травили. Фугас заложили солидный — метров на тридцать столб дыма поднялся ".

Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами. Приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.

Ночь прошла спокойно, день тоже. Сходил к Корнилову, поиграли в карты, поболтали.

— С-слушай, Ника, душа требует разрядки. Пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.

— Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье. Сначала я, потом ты поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.

— Д-давай. Повеселимся.

Ровно в полночь со всех постов принялись молотить в ущелье, с Саниной задачи также присоединились все огневые точки. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.

— Что за стрельба?

— Да часовой что-то в лощине заметил, — ответил я.

— Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все вместе на мое КП. Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что в лощине творится. Времени на передвижение — один час. Опоздаете — будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Прием.

— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.

— Ну, попали, завтра «вдует» на всю катушку. Короче, говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.

— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.

— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кокиго завалили.

— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?

— Жди, только не стреляй в меня!

В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Все барахло сложили еще с ночи. Осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.

И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.

Дубино костерил на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня тактично не упоминал.

Корнилов с взводом уже ждал, сидя на мешках.

— Ну, погнали?

— П-погнали.

Нам еще повезло, что КП было в принципе рядом. На высоту впереди нас я послал в дозор двух бойцов. Под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже не прохладно. По склону, поднимаясь к лежбищу управления, мы брели под насмешливыми взглядами охранения.

На камнях укрытия сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, начальник батальонного медпункта.

Прапорщик Айзенберг почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:

— Ну что, соколы-орлы, запыхались?

— Да, есть немного. Доложи комбату — прибыли, — тяжело выдохнул я.

— Босс сказал — не беспокоить. Встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если обнаружатся. Больше не чудить. Это все.

— Т-так, Папа, — так его звали все офицеры, — а лекарство от нервов, грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?

— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром. Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания сигаретку.

— Спасибо, не курю.

— Я тоже не курю, — подал голос Сашка, — но рюмку хряпну.

— А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством.

— Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, — засмеялся Сашка.

Мы дружно посмеялись, перекинулись еще парой фраз.

— Ну ладно, Сашка! Бежим отсюда, пока командир не проснулся и воспитывать не начал.

— А чего тебя воспитывать? Ты же замом его числишься в этом рейде. Штатный Сидоренко болен, так что воспитывать будут только взводного, — улыбнулся в усы связист, старший лейтенант Чичин.

— Н-ну, я так и знал. Снова взводный — крайний. Маленького все обидеть норовят. Все, быстро сматываемся, — пробормотал Сашка.

И мы уныло побрели обратно на задачи. Солнце начало припекать, чтоб не «свариться», нужно было спешить.

Несколько дней мы медленно «варились» и «поджаривались» под палящим солнцем, а по ночам пробивала дрожь от холода. В горах стояла тишина. Время от времени что-то происходило в эфире, нас это не касалось. Техника вся работала в кишлаках, поддерживая десантников местной бригады. Однажды рано утром получили приказ на спуск. Броня, бросок к площадке подскока — и вертушками в горы. Едва высадились, как по площадке ударили из «эРэСов». Реактивные снаряды с какой-то крыши пускали по наклонной доске.

Рассредоточившись, установили пулеметы и АГС, минометы, и из всего, что стреляло, рота принялась молотить по кишлаку. «Духи», наверное, уже и пожалели, что связались с нами. У роты и задачи не было чесать «зеленку», сами нарвались.

«Духи» отвечали огнем из стрелкового оружия — «эРэСы», наверное, кончились. «Утесом» мы придавили всех, кто пытался бегать по кишлаку.

Грошиков подозвал меня к себе:

— Ники! Возьми пулеметчика Мурзаилова и держи под контролем ручей. К тебе со всех взводов спустятся за водой. Смотри, чтоб не обошли и не накрыли. У нас все внимание на кишлак, будь осторожен. Водой-то нас не успели снабдить, а что будет дальше — не известно.

— Все понял, шеф! Если что, спасайте!

— Спасем, спасем.

Я подполз к камням, за которыми лежал пулеметчик. Солдат время от времени пускал короткие прицельные очереди и что-то бурчал на родном языке.

— О чем говоришь, Сайд?

— Ни о чем, это я пою, товаришш лэйтенант.

— Н-да. Довольно оригинальное пение, гортанное. Песня горца?

— Да, я в горах вирос и всо время жил.

— Ну и молодец. Бери пулемет и патроны и за мной к ручью. Приказ ротного. Родничок будем прикрывать.