Николай Прокудин - Романтик

Мы легли втроем в лучший СПС. Стены в нем были выложены в два камня толщиной — сделаны на совесть. Бойцы, кому достались места, легли в старые укрытия. Молодые построили для себя пару укреплений. Человек шесть самых ленивых узбеков легли вповалку в лощинке и о чем-то болтали.

— Эй, лентяи, прекратить свои «хала-бала»! — прикрикнул Кавун. — Спать мешаете, бабаи, шайтан вас побери!

Болтовня прекратилась, слышно было негромкое шипение нашей радиостанции и радиостанции арткорреютировщика. Укрытие для ночлега напоминало небольшой колодец. Черное звездное небо над головой — черную дыру. Ветер не проникал сквозь толстые каменные стены.

В ущелье давно догорели сено и дом. Выла собака. Женщина продолжала рыдать, но уже гораздо менее истерично. Грусть… Тоска…

Рано утром сон улетел со скоростью падающих на нас снарядов. Вокруг укрытий горела трава, разрывы вздымались осколками густо по всему плато. Шрапнель свистела в воздухе, с шипением и визгом врезалась в толстые стены СПСа. Спустя пять минут новый, еще более жуткий удар: нас накрыли залпы «Градов».

Казалось, вспыхнула и загорелась земля. Антенну радиостанции перебило осколками, ее верхнее колено упало на мою голову. Земля под нами тряслась и вздрагивала, как живая, от новых и новых разрывов. Это ведь бьют не «духи» и не пакистанцы. Наши «боги войны» сеют вокруг смерть.

— Болван артиллерийский, убью! Скорей, выходи на КП артиллерии, пусть прекратят стрельбу! — закричал Кавун Радионову.

Минут десять еще падали снаряды, потом огонь затих. Видно, разобрались и поверили арткорректировщику, что бьют не туда.

Мы вылезли из укрытия и провели перекличку: никто не убит и не ранен. Обалдеть! Во взводе Пшенкина все целы, хотя вершина выгорела. К счастью, узбеки успели выскочить из лощины и забиться кто куда, по СПСам.

Высота, где ночевала третья рота, горела, как и наша. Оттуда по связи матерился зам.комбата. На Радионова сыпались все шишки.

Командир полка отборно матерился со штабными из дивизии, комбат ругался с полковыми артиллеристами, в эфире стоял сплошной мат.

Счастье, что мы не погибли, никого не ранило, не убило. Ни я, ни ротный не могли в это чудо поверить. Мы сидели на стене укрепления, которое нас спасло, и благодарили Аллаха и «духов» за крепкую постройку.

Все сухие колючки догорели. Солнце взошло и принялось припекать. Тут в небе появилась пара штурмовиков. Я с интересом и тревогой наблюдал за их приближением. Внезапно самолеты вошли в пике.

— Ложись, — заорал капитан, и все рухнули за каменные стены. Две бомбы взорвались между нашей и третьей ротой. Осколки вновь ударили по валунам.

— Козлы, ишаки, мудаки чертовы, — стонал от злости Иван.

В воздух взлетели сигнальные ракеты, все взводы зажгли дымы и огни. Штурмовики развернулись и возвратились на второй заход. Каждый из солдат запустил по ракете, получился настоящий фейерверк: жить хочется всем.

Самолеты еще покружили чуть-чуть, поверили, что мы — свои, и, помахав крыльями, улетели.

В это время в небе зависли две пары вертолетов. «Крокодилы» прилетели.

Это было уже чересчур!

— Они что, все охренели там?! — заорал Кавун. Иван выхватил радиостанцию у связиста. — Уберите вертолеты, они заходят на штурмовку!

Четыре «Ми-24» встали в карусель, немного покружили, наблюдая за нашими дымами и ракетами, а потом улетели.

И опять — удача! Бомбы штурмовиков никого не зацепили.

— Не поймешь: то ли нам повезло, то ли бомбить не умеют, — сказал, улыбаясь, Острогин, подходя к ротному. — Артиллеристы все вокруг перепахали, но ни одного прямого попадания. Даже стены не завалило! — продолжил смеяться он.

— Вот и верь после этого в эффективность бомбометания и артналетов по мятежникам! — улыбнулся Кавун.

Трава и колючки вокруг нас понемногу догорели, ветер погнал огонь вниз по склону. Каменные островки укрытий резко выделялись на этом пепелище. Продолжалась свистопляска по радиосвязи. Командиры всех рангов запрашивали данные о потерях, мы отвечали об отсутствии таковых, нам не верили, переспрашивали. Замполиты узнавали о потерях, о моральном состоянии, тоже не верили в отсутствие жертв.

Пехота ругалась с артиллерией и авиацией, артиллерия ругала своих арткорректировщиков в ротах и батальонах. Авиация спрашивала: как мы там оказались, мы отвечали, что они нас тут и высадили. Авиация уточняла задачи пехоты, пехота материла авиацию. Перепалка не прекращалась. Приказ на прочесывание местности не пришел, а день клонился к завершению. По-прежнему оставалось только вести наблюдение. Это означало: есть, дремать, охранять себя. Сутки завершились распоряжением усилить наблюдение, выставить посты и быть готовыми к прорыву мятежников. Так и пролежали пять дней.

Однажды утром, еще в предрассветных сумерках, поступил приказ на пеший выход. Авиация, наверное, обиделась, и вертолеты снимать полк с гор не прилетели. Выходить самим — это переход в тридцать километров по горам. А это спуски и подъемы, все по крутым склонам и таким же крутым подъемам.

Быстро позавтракали, собрали спальники, уложили по мешкам боеприпасы, остатки пайка. Воды почти не было, так как спуститься за водой не разрешило командование. Может, по дороге что-то попадется. Родник или ручей.

Первыми ушли вторая рота, группа управления батальона и отдельные взводы, затем третья рота. Разведрота и группа управления полка ушли еще раньше, они оказались где-то в стороне от батальона и гораздо ближе к броне.

Наша группа уходила в замыкании. Переход обещал быть ужасным. Минометные мины не расстреляны. Ленты для НСВ, «мухи» тоже. Хоро-

Шо, что почти все ленты АГС расстреляли. Постепенно взводы вытянулись в цепочки, цепочки взводов растянулись в роту. Солдаты запыхтели и потащили все, что сюда привезли с комфортом на вертолетах.

Солнце постепенно вышло из-за вершин в зенит. Промежуток между ночной прохладой и пеклом — считанные минуты.

Мы медленно шли второй час. Вдруг в ущелье заметили группу местных жителей: это были двое мужчин и четыре женщины с детьми.

Ротный подозвал Мурзаилова.

— Ну-ка, останови их, окликни!

Пулеметчик по-таджикски что-то крикнул, женщины присели, сбившись в стайку, как напуганные птицы. Мужчины что-то громко заверещали.

— Что они говорят? — спросил Кавун.

— Они говорят, командыр, что они — мирный, идет с женами домой.

— Пшенкин! Спустись с двумя солдатами, проверь их. Если все нормально — мужиков к нам наверх, будут станочки к АГСу и «Утесу» нести, а женщины пусть идут домой или тут ждут. Будь осторожен, чтоб под паранджой не оказались бородатые рожи.

Рота заняла оборону, молодежь радовалась передышке. Воды давно не было ни у кого. Если солнце не ослабит свое жжение, у кого-нибудь может случиться тепловой удар. Я двигался в замыкании и подгонял более слабых. Мне, конечно, гораздо легче идти. Ни бронежилета, ни каски, ни мин, ни пулеметных лент. Моя «муха» давно расстреляна, продукты кончились, воды нет. Только спальник тащу да боеприпасы.