Илья Андрианов - Атакую ведущего!

Он понимал, куда и зачем его везут. Уж лучше погибнуть от своих, чем кончить дни в гестаповских застенках.

Я представляю, как гордо встал наш комиссар и торжествующим, полным ненависти взглядом окинул оцепеневших от ужаса гитлеровцев. Сжав кулаки, онемевшие от наручников, он громко крикнул:

– Бей их, ребята! Круши! Я приказываю: огонь!..

Мы получили приказ перелетать на новый аэродром.

Тихим майским утром в воздух поднялись первая и вторая эскадрильи. Минут через пятнадцать взлетели и мы и с набором высоты пошли на запад.

За Днестром на зеленом лугу увидели крохотное посадочное Т. Рядом находилось большое молдавское село Казанешты. Сделав круг, мы парами стали заходить на посадку.

Рулю я свой самолет на стоянку и вижу: из села к нам мчатся любопытные мальчишки. Мальчишки везде одинаковы и всюду первыми встречали нас.

Вслед за ними осторожно и боязливо стали подходить взрослые. Молдаване были в овчинных жилетах и островерхих бараньих шапках, и почти все босиком. Они как на диковинку смотрели на нас и на самолеты. И вдруг с крыла стоявшей рядом с моей машины раздался звонкий, радостный возглас лейтенанта Беленко:

– Буна деминяца!

Молдаване, словно по команде, обернулись на голос, желавший им доброго утра на их родном языке. И тут же окружили, взяли в «плен» черноглазого цыгана, уроженца Бессарабии. К образовавшемуся кругу, осмелев, подошли другие селяне, и началась задушевная беседа.

В полдень на аэродром приземлился последний «ил» из полка грозных штурмовиков. Нежно зеленевший луг, обезображенный канавками и вмятинами от колес, превратился в обыкновенный прифронтовой аэродром.

Ко мне подошел инженер эскадрильи Смагин и доложил:

– Товарищ капитан, десять машин к боевым вылетам готовы. На одной прокол колеса, сейчас сделаем ремонт.

Я пошел к штабу. На стоянке длиной в километр, пряча колеса в густой траве, стояли наши истребители. На противоположной стороне – штурмовики. У штаба рядом с радиостанцией замерла серая от пыли легковушка. «Что за скорые гости?» – удивился я про себя.

В землянке я их сразу увидел – молодого пехотного майора и пожилого солдата с Золотой Звездой на груди. Командир воскликнул:

– О, Денисов! Хорошо, что пришел, хотел уж посылать за тобою… Подготовь У-2. Полетишь в тыл, в село Крикливец. Вот оно, в Винницкой области, – Дерябин ткнул пальцем в карту. – Доставишь на родину рядового Романа Смищука, Героя Советского Союза. Чтобы все было честь честью, с почетом. Ясно?

Мы пошли с солдатом к самолету.

Пока техник хлопотал у машины, готовя ее к полету, мы со Смищуком сидели на траве, сплошь усеянной желтыми головками одуванчиков, и беседовали. Вокруг нас, перелетая с цветка на цветок, жужжали пчелы. Было тихо. На небе – ни облачка.

Смищук достал кисет, свернутый лист газеты, скрутил козью ножку.

– Вы давно на фронте, дядя Роман? – спросил я.

– Та ни. Як Червона Армия прийшла, мэни сразу мобилизовалы.

– Когда же Героя успели заслужить?

Усач молча полез в карман гимнастерки и, морщась от едкого дыма цигарки, достал сложенный в несколько раз листок и протянул его мне. Это была фронтовая листовка, и, когда я развернул ее, на меня с лукавой усмешкой глянул все тот же Роман Смищук. Под фото было написано: «В боях за освобождение Родины под городом Ботушаны он только в одном сражении уничтожил семь немецких танков…»

– Ну, дядя Роман! – потрясенно сказал я. – И как же вам такое удалось?

– А очень просто, – без лишних слов начал солдат свой рассказ, взяв валявшуюся на земле палочку. – Сидели мы с молоденьким парубком у окопе. Ось наши окопы, – принялся он рисовать на земле, – а ось туточки небольшая балочка. Сижу я, значит, дывлюсь в сторону врага. Бачу… Холера! Из балочки той «тигры» вылазят. Штук тридцать! Позади пехота. Ходко «тигры» идут, а за ними немцы с засученными рукавами чешут. «Павло! – говорю напарнику. – Гранаты готовь». Обернулся, а его нема! Сховался, спрятался, значит. А они вот уже, биля мэнэ гусеницами лязгают. Що робыть? Хватаю связку гранат, пригнулся и по окопу, к тому, що ближе. Тильки вин на пригорке гусеницы показал, я ему связку под брюхо… гэть! Бачу – слева другой ползет, я до нього… И тоже под брюхо. И так по окопу туды-сюды рыскаю. Уже с меня пот градом, а они все ползут и ползут, холеры!

– А не страшно было одному, дядя Роман?

– Когда делом занятый – ничего. Старался, як по уставу. Танки попятились назад, но один развернулся и – прямо на мий окоп. Ищу гранаты, а их нема, все побросал. Лег на дно, зажмурил очи, голову руками закрыл… Ну, думаю, все теперь, отжил ты, Роман, на белом свете. Слышу – надо мной лязг гусениц, и помутилось у меня в голове от этого лязга… Пришел в себя не сразу. Пытаюсь встать, а не могу. Землей засыпан. Тут подбежал Павло, откапывать меня стал, тормошить: «Дядя Роман, ты жив, а? Вставай, дядя Роман!» Вылез я с-под земли, пытаю: «Дэ ж ты, собачий сын, був?» А вин каже: «Испугался я сначала, дядя Роман, в окоп спрятался. Потом выглянул, вижу – фашистский танк прошел над самым вашим окопом, проутюжил его и обратно уходит. И такая меня злость взяла! Швырнул я ему вдогонку связку гранат. Вон стоит, голубчик, поджаривается…» Ну а после боя меня к командиру полка вызвали. А потом выше Роман Смищук пошел – в штаб дивизии. Потом в газете написали. Листовки напечатали, солдатам раздали…

– А сейчас, дядя Роман, откуда приехали?

– Час назад мне сам маршал Малиновский Золотую Звезду вручал!

К нам подошел техник, доложил, что самолет к полету готов. Мы со Смищуком направились к машине.

В воздухе, поглядывая в зеркало, что укреплено на стойке к фюзеляжу, я видел лицо моего необычного пассажира. Сначала он сидел бледный, как говорится, ни жив ни мертв. Потом стал осторожно водить глазами по сторонам и даже опасно высовываться из кабины за борт. Я обернулся, чтобы показать Смищуку кулак, и тут увидел пару «мессершмиттов», выскочивших из облаков. И началось!

Один заходит слева, другой – справа. Одна очередь – мимо. Другая – мимо! Фашисты как будто учуяли, что я везу Смищука, и решили отомстить ему за сожженные танки.

Увертываясь от очередей, я бросал самолет то в одну сторону, то в другую, но уйти от «мессеров» никак не мог. У меня скорость сто двадцать километров в час, у них – шестьсот. Кружился, кружился, а потом снизился до самой земли и спрятался за лесопосадку. Вроде потеряли они нас, отстали. Только вздохнул с облегчением, только поднял машину, «мессершмитты» тут как тут! Прижал я тогда У-2 к земле так, что чуть колесами ее не задеваю. Вдруг вижу – на крыльях появились дырки! Чувствую, еще немного и подожгут они нас. Не столько себя, сколько старика стало жалко. Человек столько километров под огнем по земле прополз. И автоматы по нему били, и пушки, и «юнкерсы» бомбы на него сбрасывали, и танки гусеницами давили… Уцелел! А тут, у себя в тылу, погибнет за здорово живешь. Нет, думаю, дудки! Такие герои, как дядя Роман, вам, стервятники фашистские, не по зубам!