Юрий Слепухин - Ничего кроме надежды

– А нам отсюда не отлучиться, ну поверишь – ни днем ни ночью нет покою, – жаловалась Анна, старшая. – Вроде и гастхауз малюсенький, а работы полно – всегда все комнаты заняты, и куда их черти носят, ездят и ездят. Больше, правда, военные.

– От них больше всего и хлопот, – добавила младшая. – Гражданские по железной дороге приезжают, тут три поезда всего в день, а эти на машинах, когда хотят. Вдруг среди ночи – только заснешь – опять кто-то в двери колотится... Они там во Франции привыкли, только ночью и ездят, днем ни одна машина на дорогу не сунется...

– Из-за партизан? – спросила Таня.

– Не-е, какие партизаны, самолетов боятся!

– А что вообще рассказывают? Или не говорят ничего?

– Да кто как, больше, конечно, помалкивают. А другой, как выпьет, разговорится – все, мол, капут, шайзе, у них теперь разговор один. А у вас там чего слыхать?

– Мы-то и вовсе ничего не знаем, – сказала Таня. – Так, слухи всякие. Ну и сводки, конечно, все-таки из них тоже можно что-то понять. Говорят, в Белоруссии большое наступление.

– Наше?

– Ну не немецкое же!

– А черт их знает, раньше-то они каждое лето наступали. Может, действительно, капут им приходит?

– Это давно видно! Здесь вам, наверное, просто не так заметно, потому что не бомбят. А посмотрели бы, что делается в том же Руре.

– Раньше каждую ночь на чердак вылазили и смотрели, окошки как раз на ту сторону выходят.

– Это не с чердака надо видеть и не за пятьдесят километров. – Таня помолчала. – Нас когда первый раз разбомбило... в Штееле еще, ну там никто не погиб – на работе все были... Перевели потом в Эссен, в казармы Принца Евгения. Вот там... никогда не забуду, наверное, до конца жизни... На третью ночь – объявили только фор-алярм, с верхних этажей никто даже спуститься не успел – да, а там еще до нас из других лагерей много было народу, и раненые тоже, все вместе, – так вот, неожиданно вдруг начали сбрасывать, и одна из первых бомб попала в здание, с угла. Те, кто был там, они хоть погибли сразу, все левое крыло обрушилось – говорят, это была люфт-торпеда, от нее такая ударная волна, что целый квартал может снести. В общем, света нет, паника, мы раненых этих начали как-то вниз перетаскивать – в убежище не протолкаться с ними, стали их прямо во дворе укладывать – думаем, на открытом месте не завалит, а от зенитных осколков можно соломенными тюфяками прикрыть, хоть какая-то, а защита. Они там все во дворе и сгорели.

– Как так – сгорели? – оторопело спросила Анна.

– Очень просто, как обычно горят. От фосфора. Вы с чердака не видели? – огонь вдруг так вот загорается в ширину, цепочкой, и медленно идет вниз, струйками такими – ну, вот как дети дождик рисуют, только не косо, а прямо вниз...

– Видали, а как же! Еще думаю – чего это, вроде горящее что течет...

– Правильно. Это и есть желтый фосфор, его сбрасывают в таких канистрах, на определенной высоте канистра взрывается, и фосфор летит во все стороны. Его еще в зажигалках применяют, но бомба – это ладно, ее хоть можно щипцами и в воду, а вот когда сверху, дождиком... Там ведь даже не чистый фосфор, а смесь какая-то, вроде клея, его – если на кожу попадает – и не счистить ничем, и не погасить. Если попало на руку, надо только в воду опустить, тогда гаснет, а вынешь – снова загорается.

– Ой, ну тебя, Танька, рассказываешь такое, что спать не буду сегодня! Не думай ты про это, вырвалась оттуда и ладно – здесь хоть дожить можно до конца. Думаешь, побьют их в этом году?

– Запросто, – Таня пожала плечами. – Второй фронт открыли, куда им теперь деваться.

– Да-а-а... – Анна покачала головой, задумалась, потом спросила, спохватившись: – Может, пива хочешь? Темного привезли – хорошее, сладкое...

– С удовольствием. Жарко сегодня, я еще с велосипедом этим дурацким связалась...

– Сходи, Надь, принеси там похолоднее. А я вот теперь все думаю, – продолжала Анна, когда младшая вышла, – война кончится – с нами-то что будет?

– В каком смысле?

– Чего делать-то будем, вот в каком.

– Странный вопрос. Вернемся домой, учиться будем, работать... Хотя, конечно, поступать куда-нибудь будет трудно, я в университет думала, а теперь? Наверное, все перезабыла...

– Да это... – Анна махнула рукой. – Я за другое беспокоюсь! По головке-то нас, скажи, не погладят, а? Они ведь как смотрят – был у нас один такой в Краснодаре, я его как-то встречаю под ноябрьские, ну как обычно – с наступающим вас, говорю, а он мне – ты-то уж не поздравляла бы, ты у немцев работаешь, другие, небось, праздники справляешь, ихние! А потом еще ехидно так -ничего, говорит, наши скоро вернутся, вот тогда придется ответ держать...

– А ты у немцев работала?

– Ну работала – посуду мыла на кухне! А чего было делать? Папусю нашего еще в сорок первом убило, только взяли, и через месяц похоронка пришла, мамуся все болела, мы с Надькой и крутились, как могли. А даром и советская власть никого не кормила, неужто немцы бы стали? Но напугал он меня тогда, паразит, я прямо не в себе была... Мы ведь через это и в отступление с немцами поехали, – добавила она, поколебавшись. – Сдуру, наверное. А теперь и вовсе!

– Так вы что – добровольно сюда?

– Да нет, сюда-то забрали. С Украины уже, с Первомайска, мы там мамусю нашу похоронили, прошлой весной, а вскорости нас через арбайтзамт замели. Нет, я про то говорю, что мы из дому с ними уехали. Может, они и заставили бы, там не понять было – кого заставляли ехать, а кого нет, по-разному случалось. А с нами как вышло? Они после Нового года засобирались, под Сталинградом уже ихние дела были совсем плохи, мне шеф и говорит – давай, мол, решай, с нами поедешь или будешь ждать красных. А сам смеется, Сталин, дескать, вам капут сделает, он тех не любит, кто в оккупации был, всех за это дело в Сибирь... Я сразу того вспомнила, который мне грозился, и сама не знаю, что делать. Может, если б не мамуся, мы с Надькой и остались бы – вины-то за нами и в самом деле не было, ну потаскали бы да отпустили, что с нас взять! А как подумала, что если нас заберут, то она – больная – одна останется... Короче, испугалась я. Со страху и согласилась, а теперь что будет, не знаю. Соседи-то все видели, как мы грузились... Сами мы потихоньку ушли бы, а мамуся не ходила уже, шеф на грузовике за нами прямо к дому подъехал. И еще солдатам говорит – разгребите, мол, там в кузове, чтобы места немного освободить. Ну, сама понимаешь... Тебя, Надька, только за смертью и посылать! -прикрикнула она на вернувшуюся с бутылками сестру. – Ты бы еще час провозилась!

– Да там этот длинный уезжает, счет сказал выписать.

– Какой еще длинный?

– Да с Дрездена который, Ридель, что ли.

– А, этот кобель! Уехал? Ну и ладно, надоел он мне... Давай, Тань, пиво хорошее, свежее. Еще бы сюда пару-другую градусов, совсем было б здорово.