Семен Бытовой - Багульник

В это время в передней раздался звонок, Ольга пошла открывать.

- Вера Васильевна?..

- Простите, Ольга Игнатьевна, что заставила ждать!

- Ничего, Вера Васильевна, мы с Николаем Ивановичем не скучали. Нам было о чем поговорить. Скоро будем обедать.

- Вам помочь?

- Ну что вы, справлюсь сама!

Медведев тем временем развязал сверток, достал две бутылки вина, остальное отнес на кухню.

Когда они с Ольгой вернулись оттуда, то застали Веру Васильевну перед зеркалом, она легко прикасалась кончиками пальцев к прическе, и глаза ее выражали удивление.

- Никогда не носила такую прическу. Это мне мастер посоветовал, сказал, что именно такая мне к лицу. - И, точно извиняясь перед Ольгой, прибавила: - За годы работы в тундре никакой не носила. Была у меня коса, да такая, что укладывала ее вокруг головы в три круга. А позапрошлым летом взяла и срезала. Надоело возиться с ней. Как, по-вашему, Ольга Игнатьевна, идет мне прическа?

- Молодцу все к лицу, - с улыбкой сказала Ольга. - А вы, я уже знаю, молодец!

За столом пошли разговоры о Ленинграде, где Вера Васильевна впервые. Не без упрека в адрес мужа она рассказала, как он обещал ей показать город со всеми достопримечательностями, но забыл свое обещание, стал ежедневно с утра ездить на кладбище и возвращаться оттуда, как правило, в пятом часу дня.

- И мне ничего не оставалось, как обслуживать себя самостоятельно. Садилась в такси и велела шоферу возить меня по Ленинграду, так что не заблудилась.

Медведев посмеялся.

- Если ты, Верочка, в тундре за столько лет ни разу не заблудилась, в Ленинграде при всем желании на заблудишься.

Ольга поняла, что Вера Васильевна слишком уж много прощает Медведеву, очень уж умиляется им, - может, из-за разницы в возрасте? - и мысленно осудила его. Зная, что Николай Иванович не обидится, она не удержалась и сказала как можно более мягко:

- Все-таки нехорошо это, Николай Иванович!

- Согласен, Ольга Игнатьевна, я и сам подумал, что нехорошо. - И добавил: - Обещаю исправиться! - Он взял руку Веры Васильевны и поцеловал: - Прости, дорогая... Завтра еще съезжу на могилу Клавочки, положу цветы, попрощаюсь, ведь когда еще выберемся в Ленинград!

- Поезжай, дело это святое... - мягко, с сочувствием сказала Вера Васильевна.

Эти слова тронули Ольгу, она почувствовала, как к горлу подкатывается комок. Пересилив себя, она сказала:

- А вы, Вера Васильевна, приезжайте ко мне с самого утра, посидим вдвоем... А Николай Иванович часам к четырем вернется...

- Непременно, минута в минуту! - пообещал Медведев.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Оставшись назавтра вдвоем, они посидели молча, словно не знали, с чего начать разговор, потом Ольга призналась, что Медведев уже успел кое-что рассказать и она, Ольга, очень рада и за нее, и особенно за Николая Ивановича, человека доброго, доверчивого, душевно открытого, тяжко пережившего свою трагедию. Теперь, когда рядом с ним настоящий друг, сказала Ольга Игнатьевна, Медведев снова обретет себя...

- Спасибо вам, дорогая, за ваши добрые слова, - поблагодарила Истомина. - К сожалению, мы еще не успели как следует наладить нашу жизнь...

- Но ведь скоро наладится, Николай Иванович говорил, что вам удастся перевестись в Петропавловск.

- Надеюсь...

- И еще говорил он, что у вас, Вера Васильевна, необыкновенно сложилась судьба...

- С его слов я знаю, что и у вас, Ольга Игнатьевна, не все просто.

- Что поделаешь, - грустно улыбнулась Ольга. - В жизни ничего просто не бывает. - И, помолчав, попросила: - Расскажите о себе, Вера Васильевна, Мне хочется побольше узнать о вас. Ведь друг Николая Ивановича - мой друг...

- Спасибо, Ольга Игнатьевна, будем дружить!

- Вот и расскажите!

- Предупреждаю, что ничего веселого в моей истории не будет, скорей наоборот...

И вот что она рассказала...

- Не так это просто, вдруг взять и возвратиться в свою молодость, до боли в висках напрягать память и собирать по крохам минувшее и пережитое. Хорошо, что это иногда случается со мной помимо собственной воли, и обрывки воспоминаний завязываются в одно целое, и перед глазами проходит чуть ли не вся жизнь...

Частенько мне говорили: "Не терзай себя, Вера, не мучь, не береди старые раны, война и так много списала, спишет и твое!"

Но что поделаешь, когда и телесные раны нет-нет да и начинают ныть к непогоде, а мои раны - глубоко в душе...

Недавно я опять проснулась среди ночи от грохота орудий, взрывов бомб, пулеметных очередей. А ведь осталось в этом огненном кольце от всей нашей роты двое: я и старший лейтенант Трошкин, которого я вынесла из огня. Ранен он был неопасно - пуля, прострелив пилотку, по счастливой случайности слегка только задела темя, но от контузии он потерял сознание. Придя через несколько минут в себя, огляделся по сторонам и понял, какая нам грозит опасность.

- Мы окружены, сестричка, - сказал он растерянным, почти испуганным голосом и вытер рукавом гимнастерки черное от грязи и пота лицо. - Надо во что бы то ни стало Пробиваться к своим!

Я промолчала.

Мне однажды уже приходилось попасть в окружение, но нас было тогда порядочно, чуть ли не целый пехотный батальон. Завязав ночной бой с противником, солдаты под покровом темноты прорвали кольцо и пробились к лесу; даже две повозки с тяжелоранеными, которые были на моем попечении, удалось вывезти из-под обстрела.

А нынче нас двое...

Может, это и лучше, подумала я: где короткими перебежками, где ползком, через неубранные пшеничные поля, незаметно оторвемся от противника и пристанем к какой-нибудь нашей части.

Если бы немцы знали, что нас только двое, они бы, вероятно, не обрушили столько огня на овраг, где мы притаились с Трошкиным. Они, должно быть, думали, что имеют дело с целым воинским подразделением, штурмовавшим высоту, которая дважды переходила из рук в руки и теперь снова оказалась на их стороне. В этих-то коротких боях и погибла наша стрелковая рота.

Когда противник первый раз отбил высоту, капитан Неуструев поднял бойцов на новый штурм. Передняя цепь уже ворвалась во вражеские траншеи и дело чуть не дошло до рукопашной; избегая штыковой атаки - немцы смертельно боялись ее, - они стали откатываться, оставив на склонах высоты десятки трупов.

Неожиданно налетели вражеские бомбардировщики, их было, помнится, не менее тридцати. Не успел капитан Неуструев скомандовать: "Воздух!" - как посыпались бомбы. Земля вздрогнула от взрывов. Только наши бойцы залегли, на смену бомбардировщикам со стороны солнца зашли истребители и стали на бреющем поливать из пулеметов.

Упал и покатился со склона командир роты. Я кинулась к нему, хотела оттащить в безопасное место, но он уже был мертв.

Командование взял на себя старший лейтенант Трошкин, но от роты остались считанные бойцы и поднимать их в атаку было бессмысленно; через несколько минут и они погибли. Потом ранило Трошкина.