Поль Виола - Мраморное поместье [Русский оккультный роман. Том XIII]

Раутский, владелец небольшого имения, представлялся ему претендентом слишком незначительным. Это был, по-видимому, хорошо образованный, ловкий и вместе с тем циничный молодой человек, мечтавший получить вместе с невестой и богатые поместья генерала. Ему не хватало только выдержки. В отношениях с Марой он ловко маскировал как свои затаенные мечты, так и настоящую природу, стараясь всеми средствами удовлетворить хорошо им понятому идеализму девушки.

Свободное обладание всевозможными воззрениями и умение интересно поговорить о чем угодно давали ему возможность показаться перед невестой в самом выгодном свете при совместном чтении книг или в разговоре о том, что Мара читала чаще всего по его выбору.

Сватовство Раутского было отклонено отцом ссылкой на молодость невесты: Маре в это время было семнадцать лет. Однако, истинные причины несговорчивости тестя не укрылись от Раутского, и он решил ускорить дело иным путем.

Из дневника Мары ясно видно: во-первых, что Раутский сделал, хотя и очень осторожную, попытку овладеть невестой, во-вторых, что истинный ее характер остался для неопытной девушки неясным. При всем своем природном уме, идеальная сфера мышления Мары в тот момент исключала еще возможность проникновения как в цели, так и в руководящие мотивы попытки Раутского.

Однако, инстинктивно девушка оказала отпор намерению соблазнителя и, даже не поняв его цели, осталась недовольной и оскорбленной. Правда, разрыва не произошло. Через некоторое время Раутский успел предложить навстречу расцветавшему чувству Мары достаточные основания для объяснения своего поступка, но шрам от удара остался. Девушка стала настороже. Быть может, однако, планы Раутского и могли бы осуществиться, если бы он не сделал еще более крупной ошибки.

У Мары служанкой была Анютка, преданная ей девушка ее возраста, сирота. Анютка, простая дочь народа, но чуткая и одаренная, была страстно привязана к Маре, и в сущности, несмотря на разницу образования и положения, девушки, как это иногда случается, были почти подругами.

Просмотрел ли Раутский истинный характер отношений обеих девушек, или же поддался чувственному порыву, но только он решился на поступок, слишком рискованный в его положении.

Воспользовавшись отсутствием Мары, в тот день уехавшей кататься верхом, Раутский направил весь свой чувственный натиск в сторону Анютки, но здесь встретил такое бешеное сопротивление, какого, конечно, совершенно не ожидал. Эта вторичная неудача оказалась для него фатальной. Удар был сокрушающий и бесповоротный. Мара застала бедную девушку бьющейся на постели в почти истерических рыданиях. В дневнике, полгода спустя, об этом рассказано так:

«Когда я увидела, как моя бедная Анютка плачет, то была так встревожена и поражена, что сама почти плакала.

На все мои вопросы Анютка только умоляла не спрашивать и твердила, всхлипывая:

— Ой, барышня моя, ой, золотко, ой зогоется, само зогоется!..

Я чувствовала себя совершенно беспомощной пред ее слезами и тогда вспомнила, что видела его лошадь, привязанную у конюшни.

— А где Константин Фролович? Анютка, скажи!..

Я очень нуждалась в его помощи в эту минуту. При упоминании о нем Анютка вся затряслась и запрятала голову в мое платье, чтобы не кричать. Тут какая-то смутная мысль ударила меня.

— Может быть, случилось с ним что-нибудь? Анютка, скажи, сейчас же скажи. Лошадь одна… без него?.. Анютка!

От каждого моего вопроса Анютка ежилась и вздрагивала, как от удара; слезы градом катились с ее лица; но всеми силами она старалась сказать «нет», отрицательно махая руками. В то же время она с таким беспокойством хваталась за мои руки, точно с каждым новым вопросом о нем какая-то опасность угрожала мне…

Тогда вдруг в одно мгновение это ее беспокойство стало для меня ключом всего происшедшего. Новая мысль, никогда мне в голову не приходившая, пришла со стороны воспоминанием из чего-то вычитанного в романах, что иногда случается… и я сразу все поняла.

— Анютка, он обидел тебя?.. — вскрикнула я и окаменела.

Бедная Анютка: она так сжала меня в своих объятиях, так целовала мои руки, точно предо мной была виновата. Сначала боль так сдавила мне сердце, что я не могла сказать ей ни одного слова. Потом почти мгновенно другое, совершенно незнакомое чувство гнева вспыхнуло во мне и, чем больше душа накалялась, тем спокойнее я становилась.

И все таки… все не так, может быть, как-нибудь иначе кончилось бы, если бы он не вошел в ту минуту с вопросом:

— Что тут такое произошло? Отчего она плачет?

— Произошло то, Константин Фролович, — отвечала я совершенно спокойно и вдруг почувствовала, что это кто-то другой говорит, — произошло то, что вы нагло оскорбили эту девушку, и если вы до сих пор еще здесь, то только потому, что у меня нет брата, который бы…

— Я оскорбил?!. Ведь это безобразие! Девушка давно вешается мне на шею, и только плачет оттого, что я ее презираю, а вам лжет, будто…

— Ой, барышня, барышня!.. — могла только вскрикнуть Анютка, но в этом возгласе было столько отчаяния, что все мое спокойствие вдруг прорвалось.

— Прочь отсюда! — крикнула я.

— Вы сами виноваты!.. — закричал он, увидев, что игра проиграна.

— Прочь!.. — я чувствовала, что дрожу.

— Нужно было самой быть податливей!..

Это последнее слово обожгло меня: я почувствовала совершенно ясно, как горячая волна кипятком залила мне грудь. Не знаю, был ли у меня хлыст в руках или оказался поблизости, но помню, что с невероятной быстротой изо всей силы я ударила Раутского по лицу.

Кажется, он схватился рукой за лицо, а потом, может быть, он сам хотел меня ударить, потому что между нами вдруг оказалась Анютка и как-то надвигалась на него… Я не видела ее лица, но, верно, оно было страшное, потому что в его глазах я прочла испуг, и в это мгновение я вдруг почувствовала сразу и огромное презрение к нему и наслаждение от того удара, который нанесла.

Только когда он вышел, сил мне не хватило, я ощутила какой-то перелом и пустоту, но чувство отвращения осталось… Теперь мне стыдно вспомнить, что этот человек целовал мои руки, что однажды я сама… Нет, противно написать…»

Обстоятельства не щадили Мару. В самом непродолжительном времени последовала скоропостижная смерть отца, не пережившего своего разорения. После его смерти выяснилось, что от обширных владений осталось для семьи каких-нибудь 40 десятин с усадьбой и генеральская пенсия.

О смерти отца у Мары сказано: «Только теперь я почувствовала, как бесконечно далек он был от меня и какое было бы счастье иметь настоящего отца».

Вслед за этим последовала гораздо более тяжелая утрата. Хрупкая, преданная Анютка умерла на руках у Мары.