П Корсунский - Счастливый уголок [Совр. орф.]

Старался и Штубер поддержать своих избранников. Что в обиду их он никому не давал — разумеется само собою; в них он видел своих лучших друзей и помощников, братьев по делу просвещения людей. Но он, и помимо того, заботился о них. Один приятель пожертвовал Штуберу небольшой капитал, чтобы из процентов увеличить им жалованье.

Задумал Штубер поставить более просторные школы; долго хлопотал и там, и сям; наконец выпросил как-то бревен из соседнего казенного леса. Поправил школу в Лесном Ручье.

Затем озаботился Штубер добыть детям пригодных книжек. Народ был так темен, что, когда Штубер привез новые азбуки, непохожие на прежние, старики смутились: «Не задумал ли Штубер чего нечестивого, не стал бы учить колдовству по новым-то книгам»?.. С трудом успокоил их добрый пастор.

В Каменистой долине большая часть жителей — христиане, молящиеся по учению Лютера (лютеране). Они называют своих священников — «пастор» (то же что «пастырь»). Остальные жители долины — христиане католического (латинского) вероучения.

Ученики успевали так быстро, что вскоре стали читать лучше и толковее старших. Тогда многие из взрослых просили позволения приходить в школу и слушать — как учат ребят. Стали приходить в школу с детьми не только старшие братья, сестры, а и отцы, и матери. Пришлось открыть для них отдельные классы… Штубер всячески одобрял заведующих школами нести двойной труд. Из своего небольшого жалованья (ни у него, ни у преемника его, пастора Оберлина, доходы никогда не превышали 250–300 рублей в год)… Из своего небольшого жалованья освещал он школу в часы, когда учились взрослые; давал им бумагу, чернила, перья, книги, добыл денег на отдельное вознаграждение заведующих за уроки взрослым…

Дело кипело. А Штуберу все еще было мало.

Он хорошо пел, и очень хотелось ему ввести хорошее пение в церквах. Стал он обучать пению и своих ставленников-учителей, а вскоре они, в свою очередь, стали обучать хоровому пению ребят.

Особенно много помогал Штуберу в обучении пению даровитый учитель Шейдекер, которого и о сю пору не забыли в долине, так как он не только был прекрасным учителем, но потом поехал в Страсбург, занялся врачебным делом, и через несколько лет вернулся в долину доктором!.. Он первый ввел в ней оспопрививание.

Вскоре малым певчим стали подтягивать взрослые прихожане, и в церкви «Лесного Ручья» каждое воскресенье раздавалось стройное пение [1] В лютеранских церквах нет отдельного хора певчих, как у нас, а поют все присутствующие в церкви. Там, значит, еще важнее, чем у нас, чтобы все умели петь. .

Мало-помалу такое же стройное пение заменило прежнее безобразное орание песен и по улицам Каменистой долины.

Так готовилась почва к настоящему благополучию Каменистой долины.

Дело шло нескоро, но шло неуклонно вперед и вперед.

Штубер прожил в долине шесть лет, когда его перевели на лучшее место в ближний городок Барр (1756 г.). Жить в «Лесном Ручье» стало ему особенно тяжело с тех пор, как умерла молодая жена его при первых родах.

В то время все, рассказанное выше, едва было начато. На место Штубера приехал другой священник… Обедни и он служил благолепно, требы справлял, худа не делал… но начатого Штубером продолжать не мог.

Это был только добросовестный исполнитель своей службы, а Штубер был из подвижников.

С грустью прислушивался он из Барра к тому, как глохнут его начинания в долине, и когда, четыре года спустя (1760 г.), новый пастор тоже получил лучший приход, Штубер подал прошение о возвращении в «Лесной Ручей».

— Охота менять выгодное, прекрасное положение в городе на жалкий приход!.. — говорили, пожимая плечами, люди, умеющие ценить только деньги; люди, которые не понимали, что есть потребности сердца, более дорогие, чем деньги.

В долине весть о возвращении Штубера была общею радостью.

Вся долина — стар и млад — вышла ему навстречу далеко в горы. Когда он показался на дороге и стал здороваться с паствой, на всех глазах заблистали слезы радости и умиления…

Ревностно продолжал он начатую работу. Все начинания его развились и упрочились собственно за время второго его пребывания в долине, с 1760 года по 1767-й.

В 1767-м году Штубера пригласили священником в самый Страсбург. Он, однако, принял это приглашение только, когда нашел себе достойного преемника… тоже из подвижников — человека, перед которым сам Штубер кажется священником чуть ли не заурядным. Это был пастор Оберлин.

Пятьдесят девять лет неусыпно работал он на благо Каменистой долины и если Штубера в ней все поныне вспоминают с сердечной благодарностью, Оберлина в один голос называют отцом ее.

тубер стал разузнавать в Страсбурге — нет ли у кого на примете молодого человека из готовящихся в пасторы, который бы в сане священника искал не только средства к пропитанию себе и семье, а еще и подвига христианского — возможности сделать добро народу, возможности поднять, утешить захудалый, обнищалый и одичалый край?

Ему указали на молодого Оберлина, который с детства обращал на себя внимание добрым нравом, малыми требованиями, глубоким, искренним благочестием.

У родителей Оберлина — бедного учителя страсбургской гимназии и прекрасной, ангельски-доброй жены его — было девять человек детей, но бедняки не тяготились семьей; всячески старались только дать детям хорошее образование и внушать им правила христианской жизни.

Из детей этих один, Фридрих, отличался особенно мягким, сострадательным сердцем. Ему, как и прочим детям, отец давал ежедневно по нескольку копеек на руки… на лакомство, на баловство. Фридрих не тратил их, а копил.

Куда?

Идет к рынку бедная старушка-крестьянка, несет для продажи корзину с яйцами. Откуда ни возьмись, какие-то шалуны подбежали, толкнули, опрокинули корзину… и разбежались с глупым смехом! Яйца все перебились, а несчастная баба воет навзрыд:

— Копила, копила чем раздобыть хоть немного денег на кровную нужду… И такая напасть!..

Увидал это двенадцатилетний Фридрих. Подбегает к старухе:

— Не плачь, старушка, подожди меня здесь!

Живо сбегал домой, схватил копилку; все что было в ней, высыпал бабе на колени… и был таков! И «спасибо» ее слушать не стал.

Другой раз поздней осенью идет, видит — оборванный бедняга себе тепленькую одежишку торгует. Не уступает ему купец. Из-за какой-то полтины дело расходится.

— Вот-те Христос! — чуть не со слезами божится покупщик: — Все отдаю, что только за душой есть. Уступи, родимый.