Николай Зряхов - Прекрасная астраханка, или Хижина на берегу реки Оки

Супруга Владимира с раздражением оттолкнула незнакомца.

Молодой человек от такой неожиданной проповеди вздрогнул и побледнел лицом, Владимир устремил на него устрашающий и любопытный взор, от которого незнакомец ещё более смутился и тем навёл на себя ещё большее подозрение.

«Что это значит, государь мой? — спросил его Владимир. — Следовательно, слова жены моей справедливы… Отчего вы так трепещете?»

«От несправедливых её упреков!» — отвечал Стефан, стараясь принять на себя спокойный вид.

«А мне кажется, — возразил Владимир, поглаживая свою лысину, — они не несправедливы; ибо честный человек оных не боится и с равнодушием переносит все насмешки и ругательства и, почитая себя непричастным таковым укоризнам, ещё более возвышается в душе своей, а вы… вы… молодой человек… Ах! Право, ужасаюсь за вас, и мне кажется, что слова жены моей справедливы! Скажите: кого я имею честь видеть в моем доме, то есть кто вы именно?»

«Вы и супруга ваша сейчас желали видеть, если не самих благодетелей вашего семейства, то детей их — отвечал незнакомец — и, к несчастью моему, имея поручение от моего родителя, я явился в такую неблагоприятную минуту и невинно навлёк на себя жестокое подозрение ваше!»

При этих словах слёзы показались на глазах его, и Владимир, вскочив со стула, подбежал к незнакомцу, заключил его в свои объятия и попросил извинения за себя и жену свою, столь жестоко его оскорбивших неуместным подозрением.

«Как?! — воскликнул Владимир. — Вы сын моего покровителя, и я осмелился столь подло наградить вас за благодеяния вашего отца?.. О! Простите, простите нас за это неуместное подозрение, произошедшее от нежных родительских чувств. Будучи столь прекрасной наружности, вы столь же должны быть прекрасны и душою, а потому, вероятно, извините наш неблагоприличный приём и поступок, — приведя его к софе, он посадил его рядом с собой и позвал слугу, — Эй, человек! Подай нам чего-нибудь выпить и закусить!»

И в минуту явился Юрий, слуга Владимира. Аннета накрыла большой круглый стол тонкой и белой скатертью. Юрий же с ещё одним прислужником установили на нём разные напитки и кушанья, на так что на столе не осталось ни малейшей пустоты.

«Прошу вас выпить и закусить, чем вам угодно» — добавил Владимир, обращаясь к незнакомцу и показывая на стол с кушаньем и напитками.

«Не угодно ли вам, почтенный Владимир Сидорович, как хозяину дома, сделать начало сему?» — сказал молодой человек, приняв на себя весёлый вид, когда в словах и поступках старика приметил сердечную доброту.

«Вы, верно знаете обо мне от своего отца?» — спросил Владимир.

«Точно так», — отвечал юноша.

«Тогда с охотою последую вашему совету, — сказал Владимир, наливая большой бокал настойки. — За здоровье неизвестного благодетеля и его сына!» — присовокупил он и выпил до дна.

«В благодарность за ласковое гостеприимство!» — отозвался молодой человек и осушил одним глотком свой бокал.

Между тем Анастасия стараниями матери, три раза её опрыскивавшей водою, в которую от обмороков были добавлены кусок глины, уголь и соль, придя в память и увидев, что отец её весело пирует с незнакомцем, вдруг оживилась надеждой и любовью, вперённую в неё с первого взгляда во время плавания его в шлюпке мимо их дома. Она встала, и розы, расцветая на её полных, девственных ланитах, придали ей ещё более красоты.

Молодой человек подошёл к ней с почтительностью, поцеловав нежно её руку, и попросил извинения за то, что он был невольной причиной её минутной слабости; потом обратился он к её матери, у которой так же попросил извинения.

Старуха, очарованная прекрасною наружностью незнакомца и его вежливостью, вздохнула, вспомнила о своей молодости и романах, ею читанных, и не могла удержаться, что б не отпустить хотя бы одной учтивой фразы для молодого человека:

«Вот истинно благовоспитанный и прекрасный юноша! — сказала она, — Который должен быть обожаем не только нежным полом, но и вообще всеми благоразумными людьми: какая величественная осанка! Какой геройский вид! Какие прелестные глаза! Какие благородные приёмы!.. Ах! Вы достойны быть помещены в храм славы и любви и, верно, простите меня за прежнее невежество, проявленное от материнской любви к единственной и нежно любимой дочери!»

«Со всей охотой, сударыня!» — отвечал молодой человек и поцеловал теперь уже её руку, прося удостоить его позволения посещать их дом и обходиться с ним не как с посторонним, но как с другом их семейства.

Восхищённая Мария шепнула что-то на ухо своей дочери, и Анастасия удалилась.

«Верно, сударыня, — сказал Стефан, — вы почитаете неприличным прекраснейшей вашей дочери быть в обществе с незнакомым молодым человеком и чрез сие лишаете как меня, так и самих себя удовольствия ее видеть: если я здесь лишний, сию же минуту оставлю вас в покое!»

«Ах, помилуйте, помилуйте! — отвечала Мария. — Мы очень рады, что видим у себя в доме сына благодетеля нашего, сына, достойного всех почестей и славы! Успокойтесь! Я сказала дочери, чтоб она переменила платье, ибо на ней надета утренняя одежда, а это платье не годится при постороннем человеке».

«А мне кажется, сударыня, — возразил Стефан, — что сия одежда более делает прелестною девицу, ибо ближе к натуре и не принуждена. Если б я когда-нибудь вздумал жениться, — продолжал он, — то никогда бы не позволил жене моей заключать в тесные пределы стройную и природную свою талию, разве только в таком случае, когда б дражайшая моя половина была так толста, как ваша приходская попадья».

«Однако ж вы здесь, верно, не новичок и не последний насмешник? — сказала незнакомцу Мария с улыбкой. — И хотя слова ваши очень справедливы, но должно остерегаться делать насмешки над почтенными и теми, кто старше себя, людьми».

«Извините меня, сударыня, за это неуместное сравнение, — отвечал незнакомец, — я впредь исполню ваши приказания и буду остерегаться сего порока!»

Произнеся сии слова, он поцеловал ещё руку Марии, совершенно им обворожённой; но имея другую цель, ибо знал, что от приобретения благорасположения Марии зависело его счастье, надежды и исполнение всех намерений и планов.

«Однако ж, молодой человек, — сказал Владимир, поглаживая свою плешивую голову, — мне что-то становится забавно, ибо бы мою старуху совсем сведёте с ума, которого у неё и так мало, а чувств для надуманных затей так много, так много, что и на возу не увезёшь!»

«Не сойди-ка сам скорей с ума, плешивая обезьяна! — закричала Мария, нахмурив брови и побледнев, как смерть. — У тебя что ли стану я занимать ум, которого никогда и в мозгу твоём не водилось? Ты только знаешь счёт да выкладки, а более ни аза в глаза!»

«А ты? — отвечал с усмешкой Владимир. — Вязать чулки, ставить заплатки да волочиться за молодёжью, которая от тебя начинает бегать, как скоро посмотрит тебе в зубы и увидит, что пятидесятая трава видна на оных!»