Николай Зряхов - Прекрасная астраханка, или Хижина на берегу реки Оки

«Я не ошибся, это точно шпион! — сказал сам себе Стефан. — Давно я замечаю, что он каждый день везде меня выслеживает, но не знает к чему придраться. Все здешние бояре и даже сам воевода города устремляют на меня любопытные взоры!.. И, если не ошибаюсь, долго ли, коротко ли, а попасться возможно мне здесь в западню. Строгие приказания бесчеловечного отца и вспыхнувшая любовь к прекрасной Анастасии — суть два важнейших предмета, удерживающих меня здесь, а то бы я давно оставил этот город, где я кажусь весьма подозрительным, хотя никакой буквы нет на лице моём. Может быть, мой вид, моя одежда и непринуждённая отважность во всех поступках тому виною? Но я, зная сам себе цену, будучи невинен в душе моей и в сердце, не имею нужды ни перед кем пресмыкаться в прахе ничтожества. Я ли виноват, что требуют от меня кровавой жертвы? Но пусть рука моя с поднятым кинжалом окаменеет в ту самую минуту, когда я вознесу убийственное оружие на невинных, назначенных в жертву закланием моим о… Боже! Спаси меня!»

Он оттёр слёзы платком и остановился пред своей шлюпкой.

Люди его явились с припасами и он сел с ними в судно, какое быстро помчалось по Кутуму и вскоре причалило к одному необитаемому острову, заросшему кустарником; таких островов на сей реке находится немалое количество, и на них то множество охотников с легавыми собаками или пуделями часто проводят по нескольку дней и ночей для отстрела дичи и возвращаются в город с полной оною лодкой, продавая дичь сию за самую дорогую цену.

Стефан сошёл со шлюпки, прочие последовали за ним. Вечер уже покрыл мрачной пеленою всю природу, и только слышен был унылый голос выпи, или речного быка, крик гусей, уток, куликов и прочих птиц, в великом изобилии водящихся в сих отмелях или озёрах. Стефановы люди развели большой огонь и начали жарить и варить привезённую баранину и телятину, сидя вокруг огня и осторожно, шёпотом разговаривая между собой, что бы не нарушить печального молчания своего начальника, на которого смотрели с сочувствием, ибо все любили его за доброту души. А не доказывает ли это нам, что и между кровожадными убийцами добродетель почитается священною: она обезоруживает их, приводит в сожаление, а решительность заставляет их трепетать. Стефан, заметив это, старался показать, хотя бы и притворно, улыбку на устах своих и сказал им:

«Так как мы и на сегодняшнюю ночь остаёмся господствующими на сём острове, то я желаю, что бы вы были повеселее и выпили круговую чару водки. Может быть, я скоро, очень скоро с вами расстанусь, ибо, откровенно вам признаюсь, не могу без содрогания смотреть на наше поносное ремесло! Я паду пред подножием престола царя и царицы, что бы испросить прощения и государевой милости, вступлю под из знамёна, и тогда… может быть, случай даст мне со славою окончить дни мои и смыть своею кровью поступки виновника моей печальной участи!.. Я уже решился на это!»

«И мы от тебя все шестеро не отстанем!» — вскричали в один голос люди Стефана и поклялись быть верными ему до самого гроба и умереть вместе с ним.

1836 г.