Борис Казаченко - С ружьем по лесам и болотам [Рассказы охотника]

Самец-вожак заметил партизан и издал резкий предостерегающий крик. Танцы прекратились. Журавли на мгновенье застыли в неподвижных позах, а потом, пробежав несколько шагов, поднялись и улетели.

Ступая с кочки на кочку, как учил Максимыч, и обходя особенно топкие места, Алексеев благополучно провел свой отряд к краю болота, где в кустах и залег в ожидании фашистского эшелона.

Прошло два часа. Наконец, на горизонте показался дым. Поезд приближался.

Пора! Пронзительный заячий крик пронесся над болотом, и в тот же момент раздались выстрелы партизан, отвлекавших на себя внимание охраны.

— Бегом! — скомандовал Алексеев минерам, вскочил с земли и, прыгая через кусты, стремительно помчался к железнодорожной насыпи. За ним бежали минеры.

Установив мину, партизаны бросились обратно в кусты. Машинист заметил партизан и начал давать тревожные гудки и тормозить поезд. Но было уже поздно. Быстро мчавшийся под уклон тяжелый состав не мог так скоро остановиться. В открытых дверях товарных вагонов начали появляться испуганные немецкие солдаты. Раздался страшный взрыв. Тяжелый паровоз, сброшенный с рельсов, врезался в песчаную насыпь. Вагоны с треском лезли друг на друга, разбиваясь в щепки…

А один раз Алексееву поручили уничтожить вражеский склад боеприпасов.

Чтобы не ошибиться ночью во время будущей операции, Алексеев решил ознакомиться с расположением склада при дневном свете. За селом к складу почти вплотную подходил кустарник, который прерывался болотами и полянами. В этом кустарнике партизаны и укрылись до рассвета. Пробежал предутренний ветерок, зашелестев ветвями кустов; запищала, просыпаясь, какая-то птица. Неожиданно впереди на болоте забормотали тетерева, сначала осторожно и коротко, а потом все сильней и сильней. Постепенно их бормотанье слилось в одну непрерывную весеннюю песнь.

Алексеев решил выйти к опушке кустарника. Партизаны, обходя поляны и открытые болота, тихо двигались вперед.

— Стойте, товарищи! Прямо идти нельзя: тетерева сразу замолчали, значит их кто-то спугнул, — прошептал Алексеев.

Прошло минут пятнадцать, и тетеревиное бормотанье раздалось в кустах слева.

— Вот туда нам и надо идти!

На опушке кустарник поредел, стало совсем светло, и сквозь редкие кусты все село было хорошо видно. До него было не более пятисот метров.

— Видите большой сарай под железной крышей, а около него два больших дерева? Это и есть склад, — показал Алексееву провожатый.

— Ясно! А теперь — назад.

На следующую ночь отряд партизан под предводительством Алексеева уничтожил вражеский склад. В бою с охраной Александра ранило. На руках принесли его товарищи в лагерь. Через месяц он поправился и по поручению командира отряда уже летел на самолете в Москву. Выполнив поручение, он получил отпуск и побывал на родине в своей семье.

Не забыл он и старого приятеля Максимыча. Навестив его, Алексеев долго рассказывал ему о боевых делах и горячо благодарил старика за охотничью науку, которая не раз выручала его в трудные моменты на войне.

Я наблюдал, что у собак бывают разные характеры: добродушные, благородные, нежные, упрямые и злые.

Первой охотничьей собакой, которая появилась в нашем доме, был английский сеттер Фрея. Происходила она от очень знатных родителей и имела замечательную родословную.

Одетая в красивую, с мелким черным крапом на белоснежном фоне, одежду, черноухая, с черным овальным пятном на темени, Фрея даже в восьмимесячном возрасте была очень нарядна и изящна. К началу второго года она выравнялась, и ее щенячьи формы приобрели необыкновенную стройность. Особенно благородно-изящна была ее небольшая голова с умными черными глазами.

В это время Фрея была предметом зависти многих охотников, предлагавших мне за нее большие деньги. Но я и не думал расставаться с такой ценной собакой, в охотничьих талантах которой я был твердо уверен.

И вот осенью, когда Фрее пошел второй год, я отправился с ней на охоту по белым куропаткам, которых в бывшей Вологодской губернии было очень много. Мы подошли к моховому болоту, заросшему мелким кустарником и изобилующему клюквой. Здесь всегда охотно держались белые куропатки.

Я дал Фрее полную свободу, изредка посылая ее то в одном, то в другом направлении на поиск. Но она, сделав несколько небольших кругов, возвращалась ко мне или бесцельно носилась по болоту.

Так мы в этот день и не нашли никакой дичи.

Опечаленный таким поведением Фреи, я возвратился домой.

Много раз в течение осени мы с Фреей выходили на охоту, но результат всегда был один и тот же: Фрея бестолково бегала вокруг меня, как обыкновенная дворняжка.

Знакомые охотники перестали обращаться ко мне с просьбами о продаже Фреи. Я же упорно продолжал верить в нее, объясняя ее безразличное отношение к охоте молодостью.

Наступил второй сезон охоты, и я вновь отправился с Фреей на болото, рассчитывая, что охотничий инстинкт должен у нее, наконец, проснуться.

Но и на этот раз и во все последующие дни охотничьего сезона Фрея продолжала резво и бестолково носиться по болоту, гоняясь за мелкими птичками и бабочками с высунутым красным языком, ухарски закинув одно ухо на голову.

Охотники начали посмеиваться над моей дорогой чистокровной собакой. Но я не сдавался и решил испытать Фрею в третьем сезоне и тогда уж решить, что с ней делать.

С большим нетерпением ждал я открытия охоты по куропаткам, и в первый же день сезона рано утром пошел на знакомое болото. Фрея бежала впереди, делая по своему обыкновению небольшие круги то слева, то справа от меня. Неужели и в этом году она останется глупой собакой? Чувство горькой досады на резвящуюся Фрею овладело мной. Я шел, погруженный в раздумье о том, как мне поступить с Фреей, и не обращал на нее никакого внимания.

Не знаю, сколько времени я находился в таком состоянии, но, очнувшись от задумчивости, не мог нигде найти мою Фрею. Я сел на пень и начал звать ее громким свистом, но она не появлялась. Так прошло минут пятнадцать-двадцать, и вдруг я вижу, что Фрея мчится полным галопом и, добежав до меня, начинает взволнованно повизгивать и часто поворачиваться в ту сторону, откуда прибежала. Я сразу понял, что произошло что-то необыкновенное, и пошел за ней. Она повела меня вперед.

Ее ход становился все медленней, она как-то преобразилась, насторожилась, поводила носом в разные стороны, перешла на крадущийся шаг и вдруг замерла в настоящей красивой стойке, с гордо поднятой головой. Я приготовился. С треском и криком вылетели куропатки, и я удачными выстрелами свалил трех птиц.