Борис Казаченко - С ружьем по лесам и болотам [Рассказы охотника]

А еще было так: разгоряченная охотой Нора искупалась и долго пролежала в очень холодной ключевой воде. После этого она не могла подняться и встать на ноги. Мне пришлось нести ее на руках до дому более десяти километров. А надо сказать, что весу в ней было ровно полтора пуда. Нору я показал ветврачу и через десять дней она выздоровела.

Кончила свое существование Нора очень мучительно: отрава, подкинутая злой рукой, терзала ее целых пять дней, и никакие лечебные средства не могли спасти ее от смерти.

Немецкого лягавого щенка, названного Ральфом, я вскоре после смерти Норы принес домой в варежке. Ему было всего три недели, он только недавно прозрел.

Этот важный толстячок сразу завоевал симпатии всей моей семьи и стал ее баловнем, против чего я безуспешно протестовал. В моем присутствии Ральф, искоса поглядывая на меня, вел себя дисциплинированно, но когда я уходил, он, с помощью моей дочери, позволял себе прыгать и по диванам, и по кроватям, хватать и грызть любые вещи. Мне стоило большого труда отучить его от этих привычек.

Ральф стал очень толковым и энергичным псом с богатым чутьем. Можно было с полной уверенностью утверждать, что там, где на полном галопе прошел Ральф, не остановился, — дичи нет. Но если он приостанавливался и начинал подыскивать, надо было приготовиться так как, сделав два-три круга, он находил или перепела или куропатку и прекрасной стойкой точно указывал, где сидит затаившаяся птица. Упавшую дичь он быстро разыскивал и приносил мне, радостно помахивая своим коротким хвостиком и весело повизгивая. Если же ем; случалось принести убитого зайца, то его радости не было конца: он прыгал вокруг него, визжал и громко лаял.

Став взрослым псом, Ральф приобрел большую солидность. Его кофейно-пегая фигура была стройна внушительна. Держал он себя с большим достоинством. Мелких соседних шавок презирал, а мимо крупных и ничьих забияк проходил медленно и важно, сморщивал брезгливо нос и поднимал верхнюю губу, показывая свои идеально белые клыки; это всегда производило должно впечатление, и редкая собака на него бросалась.

На попытки наказать его он обыкновенно отвечал злым рычанием, а иногда пускал в ход и свои остры клыки. Даже мне, его воспитателю, пришлось однажды ночью испытать крепость клыков Ральфа, когда я толкнул его ногой, отгоняя от своей кровати.

Привыкнув к именам членов моей семьи, он прекрасно их различал и безошибочно шел к тому, чье имя ем называли и к кому посылали.

Моих знакомых он разделял на охотников, которых очень уважал и всегда тщательно обнюхивал, особенно тех, у кого были собаки, и на неохотников. Последних он просто не удостаивал вниманием, считая их, по-видимому, людьми второго сорта.

За его редкие охотничьи таланты — необыкновенную выносливость, быстроту поиска, утонченное чутье и классические стойки — я очень его любил и прощал ем злобные выходки.

В последние годы своей жизни, на двенадцатом тринадцатом году, он начал сильно побаливать. Ральф совершенно оглох, и поэтому на охоте мне приходилось объясняться с ним жестами, которые он прекрасно понимал. Но удивительное чутье сохранилось у него до конца жизни. Став стариком, сильно ослабев, потеряв резвость движений, он и на тринадцатом году, почти накануне смерти, безошибочно своей стойкой указал нам с приятелем на двух бекасов, затаившихся среди болотных кочек в тридцати шагах.

Гончая собака была у меня только одна — Баян. Это был громаднейший пес, изумительной силы, обладавшим протодьяконовским громоподобным басом, неиссякаемым добродушием и невозмутимостью.

Дома Баян позволял кошке проделывать с собой все, что угодно, и она, пользуясь его добротой, так наглела, что зимой в большие морозы, когда в комнатах было холодно, ложилась прямо на него и согревалась его теплом. Соседские щенки могли безнаказанно теребить Баяна за хвост и за его гигантские лапы, и только когда их наглость переходила всякие границы, он вставал и, разбросав их в разные стороны, не спеша уходил домой в коридор на свое место. Ребятишки садились на него верхом и надоедали ему не меньше, чем щенки. Только однажды он совершенно вышел из себя, когда забежавшая к нам во двор чужая собака бросилась на его друга — кошку. Баян необычайно быстро прыгнул с крыльца, где лежал, и не успели мы отогнать собаку, как он в два приема задушил ее.

На охоте Баян спокойно, методически шел коротким галопом по следу зайца или лисицы, и его громкий бас будил лесную тишину. Гонять зверя он мог целый день и нисколько не утомлялся, а зверь не уходил от него далеко, и поэтому всегда попадал под верный выстрел.

Некоторые охотники утверждали, что в присурских лесах появилась белая лисица. Я не очень-то доверял этим россказням. Но когда мне о лисице-альбиносе рассказал один очень серьезный охотник, видевший ее сам, мое сомнение рассеялось. Я знал, что в природе это явление наблюдается не так уж редко. И белого воробья, и белокрылого вальдшнепа мне приходилось видеть, но лисицы-альбиноса — никогда. Заинтересовавшись возможностью добыть такой редчайший экземпляр, мы с приятелем Виктором Сосниным, взяв Баяна, решили попытать счастья, и в один прекрасный день поздней осенью, когда первые морозы уже начали сковывать реки льдом, а снег покрыл поля и леса, отправились в сурскую пойму.

Вскоре Баян поднял лисицу. На первых кругах ее не удалось взять, да кстати сказать, это была не белая, а обыкновенная красная лисица. Она начала удаляться, и бас Баяна звучал все тише, а потом неожиданно оборвался. Прошло около часа. Баян все не подавал голоса и не возвращался. По-видимому, что-то случилось. Баян никогда так долго не отсутствовал и не молчал.

Мы с Виктором решили идти по следу. Громадные четкие следы Баяна шли сначала вдоль берега Суры, а потом, вслед за лисьими, спустились на реку. Мы прошли по льду метров пятьсот и наткнулись на едва заметную полынью, затянутую битым льдом. Здесь след Баяна обрывался. Лисий же след был четко виден за полыньей. Ясно, что Баян попал в полынью и, подхваченный сильным течением Суры, унесен под лед, где и утонул. Побродив безрезультатно вокруг полыньи около часа и убедившись окончательно в гибели Баяна, мы печально побрели домой.

Прошло две недели. В течение этого времени я на охоту не ходил и лишь вспоминал с грустью о погибшем Баяне. Однажды вечером на крыльце моего дома раздался громкий лай, очень похожий на лай Баяна.

— Неужели он? Не может быть.

Я бросился к выходу, открыл дверь, и громадный пес, прыгая и радостно визжа, попал в мои объятья. Это был мой Баян, воскресший из мертвых, совершенно здоровый, но только сильно исхудавший. Случилось какое-то чудо, так как в гибели собаки я был совершенно убежден Свое воскресенье из мертвых Баян объяснить мне, конечно, не мог, и я терялся в догадках.