Борис Романов - «Пане-лоцмане» и другие рассказы

Борис Степанович Романов родился в городе Валдай, Новгородской области. Капитан дальнего плавания. Член Союза писателей. Его книги: «Соленый огонь», «Тревожные сутки», «Через ярус», «Третья родина», «Причалы мужества», «Капитанские повести» — изданы в Мурманске и в Москве.

МОРЕПЛАВАТЕЛЯМ С ПОРТОМ ПРИПИСКИ МУРМАНСК ПОСВЯЩАЮ

Костя Баянов ни разу не проходил Босфора.

Поэтому, когда в синем мареве проступила сероватая издали башенка маяка Румели, он закурил сигарету и стал вспоминать наставления, которыми его в изобилии снабдили в Одесском порту, в пароходстве, а еще больше — те советы, которые давали ему друзья за фужером сухого вина в «Волне» и «Ланжероне».

Раздумывал он недолго: «Так и так, все равно нужен лоцман».

Костя решительно кашлянул, сдвинул свою капитанскую фуражку на затылок.

Гористое турецкое побережье проявлялось из дымки, как фотоснимок.

Вслед за резкими вершинами Мермерджик-Сыртлары, башней маяка и береговыми обрывами проступали нечеткими пятнами прибрежные ложбины, какие-то домики, два парохода, дымившие у входа в Босфор, и полдесятка мелких суденышек, разбросанных на разных курсах слева и справа. В бинокль было явственно видно, как дрожал воздух над прогретой землей…

Костя вытащил воротник рубашки из-под ремешка бинокля, разгладил помятую ткань и крикнул в открытое окно штурманской:

— Ну как, Александр Андреич, есть место?

Третий штурман Александр Андреевич Творожков, высокий, круглолицый, ни капельки не загоревший, всплыл в зеленоватом сумраке штурманской рубки и, глуховато упирая на «о», сказал:

— Есть… Что-то невязка очень маленькая…

— Значит, точно вышли. Сейчас проверим. — Костя склонился к пеленгатору.

Собственно, Костя, он же Константин Алексеевич Баянов, сейчас не только впервые проходил Босфор. Он только что прожил первые сутки своего первого капитанского плавания. Всего неделя как он принял новое судно — сияющий всеми углами теплоход «Карск» — и вот теперь шел первым рейсом в порт приписки, в Мурманск.

Костя еще не успел опомниться после приемки и сам сиял, как его новый теплоход. Но этого никто не замечал, потому что команда — сплошь молодые ребята, северяне — радовалась новому судну, и новому плаванию, и возможности погреться в столь неурочное время. Радовались и заходам в Геную и Марсель, где мало кто из них бывал…

— Ну вот… Очень хорошо вышли, так и должно, Александр Андреич. Распорядитесь-ка турецкий флаг поднять, к территориальным водам подходим, — сказал Костя.

Слово «распорядитесь» было длинновато, куда прямее было бы сказать «прикажите», — но именно так говорили старые парусные капитаны… Кроме того, тут был какой-то особый тонкий оттенок, специфический смысл.

Костя всегда думал, что у него на судне порядок будет не только образцовым, но и особо тонким, точным, морским…

Красный турецкий флаг со звездой и полумесяцем затрепыхался на фок-мачте.

«Великоват, пожалуй», — отметил про себя Костя и стал наблюдать за фелюгами. Суденышки были убогие, деревянные, над водой блестела черная смола, а выше сверкала нестерпимо синяя краска такого цвета, какой можно встретить только на Ближнем или Среднем Востоке; а еще выше виднелась оранжево-черная рубочка, из которой почти по пояс торчал шкипер.

Одна из фелюг вдруг резко повернула вправо и полезла под нос «Карска». Костя рывком поставил рукоятку машинного телеграфа на «стоп» и лихорадочно задергал привод сигнального тифона. Фелюга рыскнула влево и пошла параллельным курсом.

— Ну то-то, «свободный мир». — И Костя повернулся к вошедшему старпому: — Боцмана на бак, к якорям. Да объявите людям, чтоб на мостик не лезли, когда Босфором пойдем, а то как пить дать от любопытства все сюда кинутся. Так распорядитесь, Григорий Петрович.

Старпом был в годах, лысоват и смугл. Он с неодобрением глянул на розовые щеки капитана и пошел к пульту судовой трансляции.

— А тифончик у нас ничего. Таким в любом порту погудеть приятно, — задумчиво сказал Костя, сдвинул фуражку на лоб и вышел на правое крыло мостика.

Фелюга проходила совсем близко. Она раскачивалась с борта на борт, и рыбаки, парни в одинаково серых куртках и серых штанах, курили сигареты, упершись спинами в рубочку, а ногами в низкий деревянный фальшборт. Головы их медленно поворачивались вслед «Карску». На корме фелюги лежала горка мокрых сетей.

Косте захотелось погрозить шкиперу фелюги пальцем, но он вовремя подумал, что издали этот жест не разглядят или не так истолкуют.

Распахнутые берега Босфора наплывали на теплоход. Потянуло пылью, дымком, горьковатым каким-то растением, и эти запахи странно перемешались во влажном морском воздухе.

— Табаком пахнет, — вдруг сказал вахтенный рулевой, беловолосый украинец Дуленко, — у нас под Черниговом тоже так табаки пахнут.

— Ну-ну, — сказал Костя, — курил в Стамбуле злые табаки… Курил?

— Нет, не приходилось, — вздохнув, ответил Дуленко.

— И мне пока не приходилось… Ладно. Александр Андреич, давайте сюда карту Босфора.

Третий штурман неторопко вышел из штурманской рубки, пришаркивая развернутыми в сторону большими ступнями, подошел к капитану. Он был всего на год моложе Кости. Веснушки светились на его круглых щеках, а льняные волосы, на прямой пробор, ниспадали на широко поставленные глаза.

— Вот, Босфор. — Два этих слова покатились на круглых штурманских «о».

— На столике, вот здесь, расположите-ка. Будете отмечать на карте точки поворотов. Ясно?

— Ясно. Только, Константин Алексеич, лоцман по-английски, что ли, говорить будет? Команды рулевому на каком языке?

— Говорят, по-русски. Если по-английски, я переведу. А вы, my dear, напрасно английский запустили, два года как из мореходки — и уже ни-ни!

— Так я ж все в каботажке…

— Ладно. Определите место. Румели рядом. И пусть впередсмотрящий поднимет флаг о вызове лоцмана, — добавил Костя, глядя, как третий штурман неловко переступил комингс рулевой рубки.

— Вот тюлень, да? — засмеялся Дуленко.

Костя нахмурился: в общем-то, это было справедливо, и сам он о том же подумал, — но какое дело было вахтенному рулевому до того, как вахтенный штурман переступает комингс рубки? И Костя, не оборачиваясь, холодно сказал:

— Ваше дело, Дуленко, — руль, компас и курс. Остальное, до смены, вас не касается. Сколько на румбе? Держите точнее.