Граф Кисету - Камелии высокого и низкого полета [С приложением «Записок петербургской камелии»]

Посвистов полез было на козлы к кучеру.

— Куда вы? — крикнула брюнетка. — Садитесь сюда, рядом со мной.

Посвистов сел и они покатили.

Брюнетка довезла Посвистова до самой квартиры.

— Прощайте, — говорила она Посвистову, крепко пожимая ему руку, — заходите ко мне. Я живу там-то.

— Непременно.

Оригинально начатое знакомство продолжалось. Посвистов на другой день отправился к Софье Семеновне (так звали брюнетку), затем он продолжал туда ходить чуть не каждый день.

Молодые люди сошлись. В любви их было много молодого, теплого, горячего чувства (впрочем, и сами-то они были почти что дети: Посвистову было двадцать, а Соне семнадцать лет), особенно Соня страстно привязалась к Посвистову.

Посвистову не нравилось в Соне одно: он знал жизнь ее. Много труда и много слов употреблял он, чтобы отвлечь ее от этой жизни.

— Милый ты мой, — говорила ему Соня, — неужели ты думаешь, что эта жизнь мне по вкусу? Неужели ты думаешь, что мне не лучше, не веселее любить одного тебя?

— Ну так что же, за чем же дело? — спрашивал Посвистов.

— А чем же я жить-то буду?

— Живи со мной, у нас на двоих хватит, — говорил обыкновенно Посвистов.

— Не могу я жить так, пригожий мой, — говорила Соня, разбирая рукой его густые темно-русые волосы и ласкаясь к Посвистову, — не привыкла я так жить.

Между ними поднимались бесконечные споры. Посвистов под конец уступал.

Из-за чего же поссорилась Соня с Посвистовым?

Виновницей этому была Адель.

Это была удивительно странная женщина: капризная до невозможности, иногда злая до жестокости, в другой раз добрая до глупости, она не раз смеялась Соне над страстью, питаемой последней к «прогорелому студентишке», и не раз убеждала Соню бросить Посвистова. Долгое время это ей не удавалось. Наконец она как-то увезла Соню к себе, где и продержала ее целую неделю; прислуге Сони, по распоряжению Адель, не велено было говорить, куда уехала барышня. Таким-то образом Посвистов, не видавший Соню целую неделю, так неожиданно для себя и для нее встретил ее у подъезда Эрмитажа.

Грустный и задумчивый после свидания с Соней, шел к себе домой Посвистов. Удар по плечу вывел его из оцепенения. Перед Посвистовым стоял молодой человек в золотых очках, в черном пальто, с опухшей от пьянства физиономией. На ногах он стоял не совсем твердо.

— Голубчик Посвистов, здравствуй, — крикнул опухший господин и бросился обнимать Посвистова.

Вглядевшись пристальнее в незнакомца, Посвистов узнал в нем своего старого гимназического товарища — ужасного враля, кутилу, но за всем этим очень доброго малого.

— Здравствуй, Чортани, — ответил Посвистов, несколько уклоняясь от его объятий.

— Здравствуй, здравствуй, голубчик, — продолжал Чортани, — уж как я рад, что тебя встретил. Скука такая — страсть.

— Ну, кажется, тебе не очень скучно, — заметил Посвистов.

— А что? Выпил-то я? Это, брат, ничего, это для препровождения времени.

— Ну-ну, ладно. Прощай.

— Прощай, — крикнул Чортани, — как же, так ты от меня и отделался. Слушай, голубчик, — продолжал он, обращаясь к Посвистову, — я стою у Дюссо, поедем туда, пожалуйста.

— Ну вот, зачем я еще туда поеду?

— Зачем, ах ты, вандал, поедем — я тебя угощу обедом.

Посвистов засмеялся.

— Что, ты разбогател, что ли?

Чортани свистнул.

— Еще бы! Ну, поедем.

Поехали. Чортани фертом взошел в ресторан.

— Пюре из шампиньонов, лангет де бёф соус пикант, жаркое — цыплята и мороженого, — заказывал Чортани официанту, — согреть бутылку лафита, подать водки и заморозить шампанского.

— Слушаю-с, — отвечал официант.

— Дюссо дома?

— Никак нет.

— Позвать, как приедет.

Обед был принесен. Чортани ел необыкновенно медленно. Он все посматривал по сторонам, как будто ища кого-нибудь.

— Что, у тебя есть с собой деньги? — неожиданно огрел он Посвистова.

Посвистов оторопел.

— Рублей пять есть, — отвечал он.

— А, ну хорошо. Ты, надеюсь, не думаешь, что я попрошу тебя заплатить здесь? — и Чортани насильственно засмеялся.

— Нет, не думаю.

— Ну, то-то.

Беспокойство Чортани начало усиливаться. Под разными предлогами, он вставал несколько раз с места и все кого-то высматривал.

Взошел Дюссо. Чортани просиял.

— Bonjour, m-r Dusseaux [5] Bonjour, m-r Dusseaux — Здравствуйте, месье Дюссо ( фр .). , — подлетел он к ресторатору, и взяв его под руку, повел в соседнюю залу.

Посвистову послышался несколько крупный разговор, выразительный шепот Чортани и сердитый, громкий голос ресторатора. Затем все смолкло. Чортани вышел из залы, обтирая платком с лица пот, но веселый и торжествующий.

— Деньги за мной, — крикнул он официанту. — Посвистов, зайдем на минутку ко мне.

— Спасибо, мне некогда.

— Куда еще тебе?

— Нужно домой.

— Домой, вот вздор, я сам тоже не пойду домой, поедем лучше, я тебя представлю одной барыне.

Как ни упирался Посвистов, Чортани настоял на своем. Извозчик повез их на Трубу в дом Ломакина.

— Дома барыня? — спросил Чортани у довольно грязно одетой девки, попавшейся им в одном из длиннейших коридоров Ломакинского дома.

— Дома, пожалуйте.

Посвистов и Чортани взошли сперва в темную и не совсем чистую переднюю, затем взошли в небольшую комнату с известною обстановкою всех chambres garnies [6] … chambres garnies — меблированные комнаты, на арго номера, снимавшиеся проститутками ( фр .). , то есть клеенчатым диваном у стены, двумя столами и несколькими стульями; в одном углу стояло старинной работы фортепиано.

Навстречу им поднялась высокого роста женщина, одетая очень просто, в холстинковое платье, но с большим вкусом. Лицо этой женщины, обрамленное каштановыми, немного растрепанными волосами, нельзя было назвать особенно красивым: это было лицо, носившее на себе следы забот и волнений, сильно пожившее и усталое. Оно могло показаться болезненным от его необыкновенной бледности; губы были также бледны; одни только глаза, большие и выпуклые, какого-то странного, серого, почти железного цвета, опушенные большими черными ресницами, были великолепно хороши. Они смотрели каким-то болезненным, не то грустным, умоляющим взглядом. При первом взгляде на эту женщину, всякий невольно бы подумал, что место ее не здесь, в этой грязной комнате, и назначение ее не то, чтобы удовлетворять страстям грубым, диким и невежественным.

— M-lee Hortense [7] M-lle Hortense — мадемуазель Гортензия ( фр .). — мой приятель Посвистов! — познакомил Чортани. — Впрочем, предупреждаю вас, Hortense, что он по-французски не говорит.