Елена Гуро - Осенний сон

Смеясь.

Никак не может ому простить высокоидейный отказ от военной службы! Серьезно но анекдот! (К Вильгельму). Ведь я верно рассказал – арапником?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Борется минуту с самим собою, потом тихо, но очень внятно.

Арапником.

Очень неловкая пауза. Тамара и Дина умышленно гремят ложечками и чайной посудой.

ТАМАРА

Со страстным негодованием правды, почти плача.

Это прекрасно, барон Гильом. Это прекрасно, что Вы отказались от военной службы!

ВИЛЬГЕЛЬМ

И потом я не могу видеть крови и раненых.

ТАМАРА

С досадой и укором. Гильом!

ОРЛОВ

Когда меня единственный раз ударили, я того человека чуть не зарубил шашкой!

АНДРОСОВ

Да, и представьте, заметьте – самое занимательное в истории. Барон живет годы у своего отца – и но уйдет, и необыкновенно послушный мальчик.

ДИНА

Это уж как бы мученичество?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Стал вдруг очень похож на сконфуженного немецкого юношу. Внезапно с осенней ясностью – смущенно и свято.

И там был кролик – я из за кролика – я боялся, что он потеряется и что ему будет худо в моих скитаньях. Я не мог уйти, пока он был жив.

Всеобщее некоторое замешательство.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я думал, все надо сносить, раз дано.

Нежно вспыхивает и закрывает на мгновение длинными пальцами своих больших, но слабых рук, лицо.

ТАМАРА

Зачем же сносить, когда бессмысленно!

ВИЛЬГЕЛЬМ

Тихо и покорно.

Может быть, я ошибался.

АНДРОСОВ

Тамаре.

Ах, не удивляйтесь и не негодуйте. Это высшая доброта и смирение, а мученичество – та же самая…

ВИЛЬГЕЛЬМ

Вскакивает, сжимая кулаки.

Вы скверный! Как Вы смеете так раздеваться при всех и раздевать других!

АНДРОСОВ

Защурившись.

Ого? Ну, я думаю, раздеться кое для кого – особый смак. Как это, некий рыцарь легенды? Рубины, ведь это символ крови. (Хозяину). Не правда ли, профессор?

Неловкая пауза.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я прошу у Вас прощенья г. Андросов – я был резок.

Андросов иронически щелкает шпорами.

ГИЛЬОМ

Со странной очень далекой и недоуменной улыбкой.

Вы были правы.

На шее у нею странно горит красная полоса. Внезапно у него руки наполняются у всех на глазах красными, как рубин, розами. Он почтительно отдает их дамам, и тихо уходит в сад, закрыв лицо руками

БАРЫШНИ

Откуда у него явились розы? Мы не заметили!

ЗАНАВЕС.

Сцена представляет сад.

Листья падают, сверкая. Тамара в саду одна. Входит Вильгельм.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я помешал Вам?.. Я сейчас уйду…

ТАМАРА

Несколько задорно.

Ничуть. – А мы вчера катались на лодке!

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я принес Вам красивые зернышки. Это зернышки мальвы.

ТАМАРА

Не глядя, сухо.

Да, это зернышки мальвы.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я но был у Вас долго, потому что работал… Извините, я сейчас уйду… Тамара я хотел давно Вам сказать: вы себя плохо любите!

ТАМАРА

Вы оборвали мне платье. Вы наступили мне на платье, оборвали его.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Страшно смутившись, умоляюще, почти убито.

Ах, простите, не сердитесь-же. Вы сердитесь?..

ТАМАРА

Нет, у меня просто оборвано платье и это неприятно…

ВИЛЬГЕЛЬМ

Покорно.

У Вас но оборвано платье, фрейлейн Тамара.

ТАМАРА

Да, я знаю – у меня не оборвано платье.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Вы чего-то хотите, чего я не могу Вам дать. Все равно помните, что я люблю Вас и потому счастлив, – что я счастлив и благодарю Вас.

Голос корнета Орлова с веранды страстно.

ГОЛОС ОРЛОВА

ТАМАРА

С минуту тоскливо думает, потом бежит на веранду.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Печально бросает зерна на песок, ходит по сцене, потом, протянув руки, словно убаюкивая кого-то.

Как светло и покорно гаснут листья! – Как трепещут!

Вздрагивает, видя Дину.

ДИНА

Вильгельм, я хотела с Вами поговорить – почему Вы стали так редко бывать?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я теперь побольше занят, фрейлейн Дина.

ДИНА

Нет, Гильом, Вы не заняты, я знаю, – как это грустно! Мы гораздо больше знаем о Вас, чем Вы думаете. Вы только зажигаете лампу у себя, как будто работаете, а сами Вы даже не бываете дома все эти вечера.

ВИЛЬГЕЛЬМ

Ну, даже если и так. Нет, верьте, не грустно, совсем но грустно. Я просто не хочу здесь мешать – понимаете? Я чувствую, что я невольно мешаю, – а то бы я не прятался. Только мне бы надо забраться выше – даже значительно выше. А боль? Всякая боль радостна – потому что она священна. Я очень счастлив – я очень люблю.

ДИНА

И Вы можете быть по прежнему счастливы и между нами?

ВИЛЬГЕЛЬМ

Да, видите, я может быть и не был еще никогда так счастлив… Ну, словом, я теперь всегда могу быть счастлив. Я и Орлова очень люблю – Вы не думайте: он так мало понимает, и он очень добрый!

ДИНА

Так все по прежнему? Ах знаете, у нас на клумбе расцвели среди белых золотые астры! Я таких не сеяла. Так красиво – совсем золотые.

На веранде взрыв смеха. Выбегают: Тамара, Орлов, Андросов. Орлов первый, перескочив ловко через канавку.

ОРЛОВ

Ур-ра! Я первый! Русские умирают, но не сдаются! Вилснька, Вы должны сейчас к нам па балкон и быть судьей в пик-пок. M-lle Тамара уверяет, что мы тритируем; это оскорбление мундира!

ВИЛЬГЕЛЬМ

Ой, но надо, у меня очень голова болит, – право.

ОРЛОВ

Нечего, нечего фордыбачить! Не разговаривать с ним! Мы просто берем его с собой! Он наш пленник!

Вильгельм делает смущенное движение ускользнуть, но за тем дает себе связать руки назад длинной лентой Тамары. Оба офицера берутся за концы ленты.

ОРЛОВ

Подпрыгивая на одной ножке.

Пора на суд! пора! пора! Изловили своего судью пленником и ведем. Пора-пора!

АНДРОСОВ

В шутку подгоняет барона концом ленты; страшновато кривляясь, подпевает.

Пора! Пора!

Тамара и Дина, смеясь, срывают желтые ветки и также бьют связанного сорванными ветками. Таким образом вся группа удаляется в глубину.