Всеволод Сысоев - Удивительные звери [Повесть, рассказы, очерки]

— Что это за шум, — спрашиваю у Доброва. Не отвечая на мой вопрос, он закинул на плечо винтовочный ремень и двинулся по направлению звука, я последовал за ним.

Вскоре нашему взору предстала волнующая охотника картина лесной жизни: большой табун диких свиней пасся на вершине сопки.

До зверей было не менее сотни метров, но мы приготовили оружие к стрельбе и стали осторожно приближаться к табуну. Я старался пересчитать кабанов: в стаде находились три секача — начиналась пора их брачной жизни, пять старых свиноматок, десятка три поросят и подсвинков. Один из секачей значительно превосходил по размерам своих собратьев. Одним толчком длинного рыла он далеко отталкивал не только поросят, но и взрослых секачей, нашедших желуди или орехи, и те с визгом уступали ему облюбованное место. Не спуская глаз с самого крупного секача, я стал осторожно подкрадываться к нему на верный выстрел, но Добров не разделял моих планов. Его интересовала чушка — так он называл свиноматок. Она имела более вкусное и жирное мясо, к тому же без каких-либо неприятных привкусов и запахов. Секачами Лазарь пренебрегал и стрелял их лишь тогда, когда не было другого выбора. Так поступил бы Добров и на сей раз, если бы не моя горячность. Пока он не торопясь подбирался к чушкам, я подошел к крупному секачу настолько близко, что мог хорошо рассмотреть его. Мощное клинообразное тело зверя с несуразно длинной головой и высокой холкой, напоминающей горб, покрывала черная щетина. Белые острые клыки нижней челюсти торчали в стороны, а верхние, закругляясь полукольцами, упирались в верхнюю губу. Громко чавкая, секач без усилий раскалывал крупные маньчжурские орехи и с хрустом перетирал скорлупу вместе с ядром коренными зубами. Я несколько раз прикладывался к винтовке, но мне постоянно мешали ветви кустарников. Низкорослое животное все время скрывалось то за деревьями, то за густым орешником. Легкий ветерок потягивал в нашу сторону, и звери не могли почуять людей. Но расстояние между нами было так мало, что они могли рассмотреть нас даже своими подслеповатыми глазками и поднять тревогу. Это усиливало мое нетерпение. Табун медленно двигался нам навстречу.

Добров уже выбрал наиболее жирную чушку и не спускал с нее мушки карабина, выжидая момент, когда она выйдет на чистое место. В это время один из молодых секачей подошел к хозяину табуна и тут же получил встрепку. Рявкнув по-медвежьи, черный секач ринулся на серого, ударил его клыком и обратил в бегство. Преследуя соперника, черный секач выскочил на чистое место и остановился в вызывающей позе. «Поубавлю-ка я тебе пыл», — подумал я и подвел мушку карабина чуть-чуть выше черты, разделявшей белизну снега и черноту туши зверя. Грянул выстрел.

В одно мгновение все пришло в хаотическое движение. Секач, в которого я стрелял, резво развернулся и на широких махах пустился вскачь под сопку. Несся он столь стремительно, что не успевал отклоняться от молодых деревьев. Налетая на них, он выворачивал с корнем елочки и пихты толщиной с оглоблю. И сколько я мог видеть, он, не сбавив скорости, исчез в зарослях.

Я оглянулся. Добров стоял невдалеке. Лицо его было спокойным и не выражало ни малейшей досады из-за моей поспешности.

— Лазарь! Что же ты не стрелял?

— А кого?

— Да хотя бы секача.

— Зачем он мне. Я все ждал, что чушка из-за кедры выйдет.

Мы подошли к тому месту, где стоял секач в момент выстрела.

— Ни шерстинки, ни кровинки, — заметил Добров.

— Неужто промазал?

— Это еще неизвестно. Пройдем по следу. Может, где-то и захватило.

Спускаемся с сопки, рассматривая маховые кабаньи следы. Никаких признаков ранения. Просто секач испугался близкого выстрела. Я готов отступиться от преследования, но Добров не бросает следа. Долго бредем за ушедшим зверем. Ворчу, что напрасно тратим силы и время: разве можно догнать испуганное животное?

— Видишь, на снегу слюна чуть-чуть розовая, значит, задел легкие, а говоришь — напугался… Теперь поглядывай в оба.

Мы двигаемся дальше, старательно всматриваясь в лесную чащу, куда уходит свежий след. Вдруг шедший впереди Добров бросил к щеке приклад ружья, я машинально последовал его примеру и тут же в нескольких метрах под густой елью увидел секача. Он стоял к нам задом, слегка повернув голову и прислушиваясь к нашим шагам. Щетина на его спине поднялась дыбом: он увидел людей.

Два выстрела прозвучали одновременно. Кабан упал, затем сделал попытку подняться и снова повалился на бок. Подходим вплотную, держа оружие наготове. От секача исходил резкий мускусный запах. Предположение Доброва подтвердилось — первая пуля едва задела край легких.

Выпотрошив тушу, Лазарь набил внутрь ее снега, а я вставил в рот кабана обрубок толстой ветки. Замерзнув, челюсти будут держать этот обрубок мертвой хваткой. Набрасывай на него петлю и с помощью лошади выволакивай добычу. А пока кабан будет находиться в лесу, его нужно хорошо укрыть еловыми ветвями от ворон и мелких хищников.

Работа окончена. Разводим костер, кипятим чай. Я смотрю на часы — без пяти минут два. Распорядок нашей охоты, шутливо установленный Добровым, выдержан поразительно точно. Вечером мы вернулись в палатку. Охотничья удача быстро снимает усталость, действует возбуждающе. После обильного ужина разговорились о медведях, и тут Добров поведал мне грустную историю из его охотничьей практики.

— Некоторые считают охоту на кабана-секача опасной. Но я не припомню случая, чтобы зверь этот напал на человека и тем более убил его, если кабана не преследовать. Не таков бурый медведь. Старый медведь-шатун — мы его называем стервятником — опытный убийца копытных зверей. Он хорошо знает вкус крови, и если очень голоден, сам может напасть на человека.

Однажды вызывает меня инспектор и дает задание выехать в Верхнебуреинский район и уничтожить медведя-шатуна, повадившегося драть домашний скот и пугать людей. Прибыл я в деревню Еловку, в окрестностях которой разбойничал медведь. Хорошие охотники ушли далеко на промысел, а те, кто остался, не могли справиться с ним. Разыскал общественного охотинспектора Авдеева, и двинулись мы с ним на поиски «черной немочи», как окрестили мужики шатуна. След, помню, взяли сразу, но и поводил он нас по сопкам! Отпечатки пальцев и длинных когтей четкие, осадка на снегу малая — значит, зверь очень худ, истощен, а худой медведь, известно, ходит резво.

Перевалили Туран. Медведь начал петлять: то вдоль речки идет, лосиными следами интересуется, то вдруг в сопки направится, почуяв, видимо, запах сохатого. «Если задавит сохатого, далеко не уйдет, — решили мы, — будем ставить палатку и брать скрадом». По следам было видно, как он пытался подкрасться к пасущимся лосям, гнался за ними, стремясь загнать в заросли стланика. Но лоси вовремя разгадали замыслы своего врага и, развернувшись, ушли в ключ. Напрасно медведь пытался выгнать их на лед. Лоси пошли кочкарником, по которому медведю трудно их преследовать, и он вскоре оставил их в покое.