Владимир Богораз - Колымские рассказы

«Математик», косматый пес местной породы, лежал у его ног, положив голову на передние лапы. От достоянного безделья и сытной еды он был поперек себя толще и получил свое имя за философскую невозмутимость, которая, в сущности, вытекала из непомерной лени. Приземистый корявый «Герман» стоял, потягивая носом по направлению к камину. Он происходил в четвертом колене от русской дворняжки, привезенной с юга, и это обеспечило ему покойный угол в Лядовском доме, который в течение пятнадцати лет переходил по наследству от семьи к семье с утварью и собакой.

Теперь его хозяевами были супруги Головинские, которые сидели рядом на скамье, стоявшей у стены. Оба они были молоды и красивы. Особенностью их было то, что они всегда были вместе и сидели, стояли или ходили плечо к плечу, в самой непосредственной близости друг к другу. В этой холодной пустыне они как будто боялись отодвинуться, чтобы не озябнуть. За это их называли голубками-неразлучниками.

Калнышевский, ближайший приятель и товарищ Веревцова, с грустным лицом, растрепанными волосами и разноцветной бородой, сидел на обрубке бревна перед камином, углубившись в чтение старого номера «Вестника финансов». Его личная жизнь вся ушла в экономическую статистику, и помимо нее у него не было чем заполнить свои досуги. Тем не менее он старался не терять ни минуты времени и в летнее время пробовал даже рубить дрова с книгой в руках.

Джемауэр, художник-самоучка, совсем молодой, в очках, с похожим на выжатый лимон узким лицом и узким носом, сидел за столом, набрасывая карикатуру, изображавшую Калнышевского с книгой в одной руке и с топором в другой, старающегося совместить два несовместимых занятия.

Восьмой член общества был Броцкий, столяр, короткий и коренастый, похожий на буддийские статуэтки из бронзы.

Наконец приготовления к приему елки были окончены. Широко открыв дверь и напустив целый океан белого мерзлого пара, Веревцов втащил небольшое деревцо, увешанное подарками, тщательно завернутыми в газетную бумагу. Ему пришлось трудиться целых две недели, чтобы изготовить подарок для каждого. К сожалению, на Колыме не было ели, и «елка» была, в сущности, лиственницей, совершенно оголенной от зимнего холода и не имевшей ни одной хвойной чешуйки… Как бы то ни было, дерево было поставлено на стол и восемь огородов стеариновых свечей зажжены на его ветвях. Гости с невольным любопытством поглядывали на бумажные свертки, свешивавшиеся с ветвей дерева, стараясь угадать их содержание. Один, впрочем, даже под бумагой имел такую несомненную рыбью фору, что Математик поднял голову и сочувственно тявкнул.

На столе появились две бутылки, белая и черная; в белой была водка самодельной домашней очистки, так как на Колыму спирт попадает в неочищенном виде, а в черной — «вино», приготовленное Веревцовым из туземного винограда — голубики — и столь же невинное, как обыкновенный квас. Когда белая бутылка была опорожнена до половины, гости стали разбирать подарки, снабженные каждый билетиком с именем получателя. Нельзя сказать, чтобы они отличались богатством, но все присутствующие были как нельзя более довольны.

Кирилов получил варежки, связанные из толстой шерсти, и тут же стал распускать их, намереваясь надвязать к своему капору назатыльник.

Ястребов получил старый ременный кушак, который хозяин должен был снять с себя, заменив его веревкой. Ястребов в свою очередь снял свою веревку и подтянул блузу кушаком.

Калнышевскому досталась фотографическая карточка, изображавшая женское лицо. Это было для него и Веревцова общее воспоминание о далеком друге, драгоценное, как реликвия, аромат цветка, выросшего без солнца в каменных стенах крепости. Карточка действительно принадлежала им обоим и имела общую надпись и находились безразлично то у одного, то у другого из приятелей. Выражая готовность уступить Калнышевскому свою часть владения, Веревцов приносил немаловажную жертву.

Джемауэр получил растушовку самодельной работы Веревцова. Бродкому достался буравчик, который, впрочем, и без того принадлежал Веревцову лишь номинально и находился все время в пользовании у Броцкого же. Сверток, похожий на рыбу, действительно, оказался большим жирным омулем, назначенным на потребу Математику. Герману, ввиду его нетуземного происхождения, достался бутерброд — кусок хлеба, густо намазанный жиром.

Больше всего подарков досталось г-же Головинской, единственной представительнице прекрасного пола: ей были назначены целых три свертка. Самый большой заключал в себе женскую шляпу, сплетенную вместо соломы из ровных тальничных прутьев, расколотых по длине, и более похожую на лукошко или корзину для провизии, чем на шляпу.

Однако г-жа Головинская очень обрадовалась подарку.

Колымское лето без шляпы с круто оттопыренными полями превращается в какое-то сплошное наказание, так как сетка против комаров пристает к лицу и перестает давать защиту.

В другом свертке была знаменитая образцовая редька. Летом, после сбора овощей, Веревцов устроил «сельскохозяйственную выставку», разложив свои овощи на столе напоказ желающим. Выставка закончилась беспроигрышной лотереей по бесплатным билетам, но участникам лотереи удалось убедить Веревцова взять самому себе свой редкий шедевр. Теперь оказалось, что вместо того, чтобы истребить этот шедевр, Веревцов имел довольно терпения сохранять его четыре месяца, намереваясь поднести его в виде рождественского подарка именно г-же Головинской. В третьем свертке было какое-то мелкое белье, которое г-жа Головинская не стала даже раскрывать перед чужими глазами и поспешила куда-то спрятать. Состав колонии должен был через несколько месяцев увеличиться новым членом, которому уже заранее давались имена «Бриллиантового мальчика» и «Счастья ревущего стана», и Веревцов считал своею обязанностью не оставить без подарка и этого будущего пришельца, который так или иначе присутствовал на празднике.

Головинский получил портсигар, склеенный из обрезков старого сапожного голенища. Приняв подарок, он немедленно заглянул внутрь и меланхолически покачал головой. Портсигар был пуст, а он с гораздо большей радостью предпочел бы содержимое содержащему.

Среди всех курильщиков «столовой», довольствовавшихся махоркой, он относился с особым пристрастием к так называемому «пшеничному», то есть турецкому, табаку, но администрация столовой, в лице бронзовидного столяра, сурово взирала на эту слабость и не давала ей поблажки.

Елку вытащили на двор, и вместо нее на столе появился большой самовар, окруженный стаканами, и груда белого хлеба. К двум предыдущим бутылкам присоединилась еще третья, заключавшая особенно желтую сладкую настойку вроде ликера, секрет приготовления которой, ревностно охраняемый от публики, переходил в Колымске от одного винного химика к другому. Было, впрочем, известно, что в ее состав входят чай, жженый сахар и корица, которую химики брали из аптеки.