Антоний Фердинанд Оссендовский - Перуново урочище [Избранные сочинения. Том III]

Все события с поразительной отчетливостью промелькнули перед ней.

Она медленно встала и подошла к молодому прокурору, рассказывающему что-то небольшому кружку гостей.

— Он жил на счет своих любовниц. Они тратились на него безрассудно. И кого-кого только не прибрал к рукам этот тип! В конце концов, он так обнаглел, что решился на явное преступление. Он задушил пожилую купчиху, питавшую к нему нежные чувства, так как знал, что в этот день при ней была весьма крупная сумма. Его арестовали и при допросе он заявил: «Зовут меня Роман Евгеньевич Арпов — „человек без биографии“. Теперь, впрочем, начнут писать мою биографию…»

Порочный, жестокий тип! Он задушил свою жертву в то время, когда, стоя на коленях перед ней, говорил нежные слова и целовал ее. Он сам показал это на допросе…

Елена Львовна вспомнила, что и перед ней он стоял на коленях и целовал ее ноги и руки. Неприятный холодок забрался ей в грудь.

— Ужас в том, — продолжал прокурор, — что везде и всегда среди здорового общества живут и заражают его преступники. Они повсюду с нами: в гостиных, в церкви, в театре, на улице… Они пробираются в наши семьи, и никто не огражден от них!

Елена Львовна, побледневшая и приниженная, отошла от рассказчика.

Ее догнал муж и, заботливо усадив, пожал ей руку и сказал:

— Не волнуйся, — бывают худшие преступления. Поделом развратнице! Ведь, в конце концов, только развратница и грубая, чувственная женщина под внешностью светского человека не почувствует ничтожества и порочности!

Елена Львовна вся съежилась и втянула голову в плечи.

Словно пощечина горела теперь на ее лице и выжигала клеймо позора. Самого жгучего позора, когда знает о нем только сам опозоренный.

— Здесь живет княжна Туровская? — спросил управляющий загородного сада Арнольдов у отворившей ему дверь горничной.

— Здесь, пожалуйте! Как доложить?

— Скажите: директор Арнольдов.

Войдя в небольшую светло-розовую гостиную, Арнольдов опытным взглядом окинул комнату. Небогатая, но стильная мебель, несколько очень хороших эскизов известных художников, прекрасное пианино и необычайная чистота показались странными старому театральному агенту, и он с непривычным любопытством ожидал появления хозяйки.

Вскоре послышались шаги и шуршание шелка. Высокая фигура молодой женщины в скромном черном платье появилась в дверях. Арнольдов поднялся и невольно, ниже чем обыкновенно, наклонился, целуя протянутую ему руку.

— Директор Арнольдов, княжна! — рекомендовался он. — Театральное бюро Суховой известило меня о вашем желании выступить на летней сцене на амплуа лирической певицы. Мой театр «Эльдорадо» к вашим услугам. Разрешите послушать вас?..

— С удовольствием, — ответила звучным голосом княжна. — Присядьте, господин Арнольдов.

Непринужденным движением руки она указала ему на стул и подошла к пианино.

Пока княжна перелистывала ноты, Арнольдов с видом знатока разглядывал стоящую перед ним женщину.

Его быстрые чувственные глазки скользнули по высокой, величественной фигуре княжны и остановились на ее великолепной, царственно-гордой голове, увенчанной, как короной, просто свернутой светло-русой косой.

— Королева! — шепнул Арнольдов, и плотоядная улыбка тотчас же зазмеилась на его подвижном актерском лице.

«Такая и без голоса, если умна будет, карьеру сделает!» — думал он, вынимая сигару и осторожно откусывая кончик.

Княжна взяла несколько аккордов, и вслед за ними полились задушевные слова русской песни:

Металлический голос, дрожа скорбью и рыдая, выводил слова простой песни, полной тоски, безграничной, как Россия, и грусти, живущей в темных избах, в полях и лесах, где незримо, молча скорбит свободное, куда-то рвущееся сердце народа, влившего в свои песни беспредельное горе или неудержное, отчаянное веселье.

Когда замерли последние ноты, Арнольдов, непритворно восхищенный, бросился к княжне и, целуя ее руки, говорил:

— Королева! Королева! Да вы настоящая певица… оперная! Какая школа! Что за техника!

— Да, — грустно улыбнувшись, ответила княжна, — я училась у лучших французских и итальянских учителей. Работала у Гранье в Париже, а потом пела в Милане.

— О, моя прелесть! — воскликнул директор, но тотчас же осекся.

На него глядели холодные серые глаза, а в них было столько презрения и гадливости к нему, директору «Эльдорадо», что он даже потупился.

«Холодна, — подумал Арнольдов, — очень холодна. Если так взглянет — всех гостей разгонит».

И он уже с тревогой взглянул в лицо певицы.

Но теперь в ее глазах он прочел лишь деловитую холодность и почувствовал, что для этой женщины не нужно ни защиты, ни обычного притворства. Одним ударом своих гордых, серых глаз она может остановить даже убийцу.

— Вы меня слышали, господин Арнольдов, а потому скажите, могу ли я рассчитывать на ангажемент? — спросила княжна.

— Сейчас же, сию минуту! — заторопился Арнольдов, вытаскивая из кармана сюртука контрактные бланки. — На первое время я назначу вам, княжна, 800 рублей в месяц…

— Благодарю вас! — сказала певица, и глаза ее блеснули радостью. — Но я должна поставить два условия…

— Какие? — оглянулся на нее директор, начавший уже заполнять бланк.

— Я, как вам известно, женщина из общества, — сказала певица, — а потому я не буду выходить в зал и кабинеты и петь буду всегда в маске.

Арнольдов подскочил на стуле.

— Как же возможно не выходить в зал и не принимать приглашений в кабинет?! — бормотал он.

— Таковы мои условия! — не допускающим возражений голосом сказала княжна. — Не бойтесь, однако! Я уверена, что публика будет ходить слушать меня. За это говорят мой голос и мой репертуар. Кроме того — певица в маске… Ха-ха-ха! — засмеялась она сухим, недобрым смехом. — Ведь это ново!..

— Все это так… но, однако… — бормотал Арнольдов, соображая, сколько можно скинуть с назначенной платы. — Княжна, я не могу при этих условиях дать вам более пятисот…

Княжна Туровская задумалась, потом подняла на Арнольдова свои холодные глаза и скользнула по его лицу тяжелым, презрительным взглядом.

— Согласна, — сказала она, — согласна, потому что мне и дочери нечего есть!

— Как, — переспросил директор, — нечего есть! Вам и дочери? А обстановка… а картины?..

— Я не могу лишить свою дочь всего того, к чему она привыкла в доме своего отца.

— Простите, княжна, — спросил Арнольдов, становясь вдруг серьезным. — Мне говорили, что вы замужем за очень известным лицом.