Владимир Зоберн - Православные праздники в рассказах любимых писателей. Круглый год

Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.

Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха.

Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то значит все, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение…

Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.

И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.

А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.

Преподобный Сергий Радонежский (в миру Варфоломей) родился около 1314 года в семье боярина Кирилла и его супруги Марии. В детстве не мог освоить грамоту, но в тринадцатилетнем возрасте встретил схимника-чудотворца, по молитве которого научился читать и писать.

Этой встрече посвящена картина М. Нестерова «Видение отроку Варфоломею».

После смерти родителей Варфоломей удалился в Хотьково-Покровский монастырь, где уже подвизался его брат Стефан. Будучи склонным к пустынножительству, убедил Стефана удалиться в густой лес (Радонежский бор). Там, на берегу реки Кончуры на холме Маковец, они построили деревянную церковь во имя Святой Троицы.

Стефан впоследствии отправился в Богоявленскую обитель в Москву, а Варфоломей остался пустынножительствовать. Позже он встретил некоего игумена Митрофана и принял от него постриг с именем Сергий. Вокруг подвижника образовался монастырь, вскорости приобретший славу, которая дошла до самого Константинополя. Вселенский Патриарх Филофей прислал ему с особым посольством крест, параман, схиму и грамоту, в которой восхвалял его за добродетельное житие и давал совет ввести в монастыре киновию (строгое общинножитие).

Насельники обители жили от своих трудов, не принимая подаяния. Игумен Сергий сам трудился наравне с братией.

Преподобного Сергия очень уважал святитель Алексий Московский и даже желал видеть своим преемником, но Сергий отказался.

Преподобный Сергий пользовался также большим уважением князей. Великий князь Дмитрий Донской часто прислушивался к его советам, благословение на Куликовскую битву он получил именно от радонежского игумена. Кроме того, преподобный Сергий благословил пойти на битву двух своих иноков — Пересвета и Ослябю. К этому моменту, также не без помощи Сергия, примирявшего враждующих, почти все князья уже признавали главенство князя Дмитрия. Преподобный Сергий преставился в 1392 году, а уже через тридцать лет были обретены его мощи. Ныне они находятся в Троицком соборе Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.

См. сайт Правмира: http://www.pravmir.ru

Можно рассуждать так: Бог тем более поддерживает, окрыляет и заступается за человека, чем больше устремлен к нему человек, любит, чтит и пламенеет, чем выше его духопроводность.

Ощущать действие этого промысла может и просто верующий, не святой. Чудо же, нарушение «естественного порядка» (внешней, тонкой пленки, где все совершается по правилам и под которой, глубже, кипит царство сил духовных) — чудо «просто смертному» не дано (какие дано ему и истинных видений). Чудо есть праздник, зажигающий будни, ответ на любовь. Чудо — победа сверхалгебры, сверхгеометрии над алгеброй и геометрией школы. Вхождение чудесного в будни наши не говорит о том, что законы буден ложны. Они лишь — не единственны. То, что называем мы чудесным — совершенно «естественно» для мира высшего, чудесно же лишь для нас, живущих в буднях и считающих, что, кроме буден, ничего и нет. Для моллюска чудом было бы услышать музыку Бетховена, для человека в некотором смысле чудо — капелька воды под микроскопом (простым глазом не видно!), видение будущего и физически невидимого, и главное чудо, наименее приемлемое — мгновенная отмена нашего маленького закона: воскресение по смерти. Это, конечно, величайшая буря любви, врывающаяся оттуда на призыв любовный, что идет отсюда.

Даже Преп. Сергий в ранней полосе подвижничества не имел видений, не творил чудес. Лишь долгий, трудный путь самовоспитания, аскезы, само-просветления приводит его к чудесам и к тем светлым видениям, которыми озарена зрелость. (Замечательно, что пугающих видений, ужаса, потрясавшего юные годы отшельничества, — нет в старости Сергия, когда дух его приобрел абсолютную гармоничность и просветленность.) В этом отношении, как и в других, жизнь Сергия дает образ постепенного, ясного, внутренне здорового движения. Это непрерывное, недраматическое восхождение. Святость растет в нем органично. Путь Савла, вдруг почувствовавшего себя Павлом, — не его путь.