Владимир Зоберн - Православные праздники в рассказах любимых писателей. Круглый год

Святой Старец ответил послушнику: „Сам спасайся и брата своего спасай“. Потом, подумавши немного, продолжал: „Помнишь ли ты житие о. Иоанникия Великого? Странствуя по горам и долам, он нечаянно уронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезл нельзя было достать, а без него святой не мог идти дальше. В глубокой скорби он возопил к Господу Богу, и Ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл“. Сказавши это, отец Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и продолжал: „Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех напастей и скорбей в управлении душами братии Ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей“.

И что же оказалось? Послушник этот, просивший совета у о. Серафима, действительно принял монашество с именем Паисия и в 1856 году был назначен игуменом Астраханской Чурлинской пустыни, а через шесть лет возведен в сан архимандрита, получив таким образом, как предсказал о. Серафим, управление душами братии. Родной же брат о. Паисия, о котором святой старец говорил: «спасай и брата», окончил свою жизнь иеромонахом в Козелецком Георгиевском монастыре».

Можно представить себе и радость, и благодарность, и умиление, которые охватили душу Колечки. Преподобный сотворил явное чудо: св. Серафим ответил прямо и даже на совершенно тот же вопрос о «воле Божией». Так преподобный благословил Колечку идти в монахи… Мучения кончились раз и навсегда. И скоро Колечки не стало, вместо него клобуком покрылся инок Серафим, названный так при постриге почитатель преподобного, удостоенный от него чудесного ответа.

Но в приведенном рассказе о Глинском послушнике было еще и два других чудесных указания от преп. Серафима Колечке. Одно, что и ему придется не только быть монахом, но и «управлять душами человеческими», хотя он и не вопрошал его тогда о сем. Ныне бывший ласковый студент — епископ…

Впрочем, это еще естественно. Но более примечательно другое: «спасай и брата». Колечка, занятый лишь своею мукой, забыл тогда на молитве все и всех, кроме преподобного и себя самого. Не до брата ему было. А нужно нам знать, что его младший брат страдал невыносимыми головными болями, так что не раз доходило даже до крайних отчаянных мыслей. Но он любил своего старшего брата, который всячески укреплял его в вере, терпении, уповании на Бога. И можно сказать — братом больше и жил страдалец.

И вдруг получается теперь ответ: не только «сам спасайся», но и брата своего спасай.

И действительно, как только кончил учебу иеромонах Серафим, он взял к себе брата своего, а потом и мать-вдову. Брат тоже пострижен был в монашество и назван Сергием. Ныне он уже в сане архимандрита. Болезнь у него, кажется, совсем прошла, но все же он и доселе живет с братом, и спасаются они вместе…

В 1920 году, в день Покрова Божией Матери, о. Серафима в Симферополе рукоположили во епископа с титулом Дубенского. На обеде я сказал ему речь и припомнил об этом чудесном случае указания пути ему в монахи.

Святые страстотерпцы Борис и Глеб были сыновьями равноапостольного князя Владимира. Они претерпели смерть от убийц, подосланных братом, Святополком Окаянным, желавшим овладеть киевским престолом и видевшим в братьях сильных противников.

После кровавого боя с остальными братьями Святополк бежал из России и, преследуемый гневом Божиим, в безумии скитался по разным странам и умер в степях богемских, стяжав себе позорное имя Окаянного.

Протоиерей Григорий Дьяченко

Беги, князь, спеши, князь! Святополковы волки идут.

Борис худоват, высок, в небольшой бороде, тихий и смирный.

Вот идет с киевскою ратью из похода на печенегов, расположился у реки Альты, разбил шатры. Дружинники разводят костры. Ночь зачернела. Звезды июльские.

Говорят Борису:

— Умер в Киеве родитель твой Владимир. Что-то теперь будет?

Борис опечалился, стал на молитву. Наутро советники говорят:

— Идем на Киев, выгоним Святополка, будешь великим князем.

— Нет, — отвечает Борис, — на Киев не пойду, не подыму руки на старшего брата. Он мне теперь заместо отца.

На реке Альте в июльский день Борис распустил войско, остался один с приближенными. Прошли дни, опять говорят ему:

— Беги, князь. Святополк на тебя умышляет. Погубит он тебя.

— Ничего, — отвечает Борис, — мне бежать некуда. И не хочу.

Князь Глеб моложе Бориса. Совсем юный, едва подбородок покрыт пухом. Всегда жил вместе с Борисом, во всем подчинялся, его чтения житий и молитвы слушал. На княжении милостив и кроток. Пришла и к нему весть в Муром — его удел — об отцовой болезни, и тоже в Киев вызов от Святополка.

Глеб опечалился. Оделся по-дорожному, сел в ладью, и с ладьями дружины мимо темных муромских боров, где ходит косматый медведь, глухарь токует, брусника меж сосен краснеет, двинулся против воды. Потом вытащили ладьи, волокли волоком, довлачив, спустились в новые реки.

Начались реки древлянские, мутноводые, тоже леса кругом, но корявые и низкорослые. Сырь, болота.

Глебово сердце невесело.

— Где-то милый брат мой Борис, наставник и чтец, с кем росли мы в Киеве при батюшке? Был бы здесь брат, поддержал бы меня в сумных этих лесах древлянских. Один я сюда заброшен, куда плыву?

Сидит в Киеве, зубами щелкает, рассылает востроухих по Руси — на юг к Переяславлю и на север по Днепру — бегут, шерстью потряхивают, рыщут, понюхивают, глазами в ночной тьме сверкают.

Святополковы волки идут.

Добежали до Борисовых шатров на реке Альте. Стали ночи ждать — черны июльские ночи. А Борис уже знает. Позвал священника, поют утреню. Сам прочел Шестопсалмие. После службы исповедался и причастился.

Помолился о Святополке, вспомнил о Глебе.

— Где-то сейчас милый брат мой Глеб, с кем мы жили душа в душу в родительском доме? Ах, брат бесценный, кабы ты знал, что приходит мой конец!

Борис лег в шатре и стал ждать. Побоялись ворваться к нему. Длинными копьями сквозь шатер, черной июльской ночью прокололи тело смиренного князя.