Марьян Беленький - Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку

— Это ты мне уже рассказывал, — я с досадой дёрнул плечом. — Ты каждый раз доходишь только до «гонки вооружений». А про твою жизнь в доме с электричеством и бегущей из кранов горячей водой никогда не рассказываешь.

— Это потому, что ты не поймёшь, — он вздыхает и ложится на топчан, лицом к стене.

Я иду на крыльцо посчитать звёзды и помечтать о том времени, когда электричеством освещались дома и улицы, как говорил дед.

Утро следующего дня выдалось весёлым и солнечным. Я вышел на улицу поиграть с соседскими ребятами в мяч. Невесёлые покосившиеся домишки скрывались за пышной зеленью полуодичавших садов.

— Дашь поиграть? — из-за забора на меня смотрели с опаской глаза соседа-сверстника.

Родители и дед говорили мне часто, что лучше мне сидеть дома. А то мало ли что…

Однажды мой мяч, кое-как собранный моим дедом из тряпок и обрезков кожи, тяжёлый, неповоротливый, грязный, серьёзно повредил губу этого самого соседского мальчишки. Из губы хлынула кровь. А в конце недели родители пацана, вернувшись на выходные домой, открыли стрельбу по нашему дому. Они не жалели патронов и палили куда ни попадя, выкрикивая:

— Попридержи своего ублюдка, ты, «осколок интернета»!

Другие соседи утихомирили их, потому что был праздник, и никому не хотелось лишней пальбы и ранений. Сегодня тоже был праздник — День Личного Оружия. Это самый большой праздник в году.

Как говорили лекторы в воскресной школе, жизнь страны круто изменилась с того дня, как был принят Закон о личном оружии. Отныне никто никому не указ. Защищай свои права, живи во благо государства и завода, производи оружие! Рынок для сбыта не ограничен. Деньги не нужны. Машины и оборудование только для заводов, все — на оружейные заводы. Выход из тупиковой экономической ситуации найден раз и навсегда! Хороший закон.

У деда моего в посёлке есть прозвище: «осколок интернета». Прицепилось к нему прочно, навсегда. Никто уже и не помнит, почему, никто уже не знает, что такое интернет. А дед знает, потому что живёт долго, дольше других.

Ещё он помнит телевизоры и стиральные машины. Ещё он говорит, что у него в молодости были «колёса». Как у директора нашего оружейного завода. Я, конечно, не верю — откуда у него могли быть «колёса», если он не изобретатель нового ствола или улучшенной пули?

Много странного доводится мне слышать в нашем доме. А всё потому, что дед старый, так долго у нас не живут, и у него уже ум за разум заходит.

— А знаешь, есть и другие страны на земле, у которых полезные ископаемые ещё долго не закончатся. И Закон у них такой же есть. И друг в друга там не пуляют при каждом удобном случае.

— Вот придумал! А как же тогда узнать, у кого круче ствол, если не отстреливать случайных прохожих в большой праздник? Вот чудило!

В праздники родители вернулись домой с завода хмурыми и неразговорчивыми. В этот раз им выдали за работу какие-то револьверы, бывшие уже в употреблении, и не раз. Это было видно по перебитым номерам и очень грязным стволам, которыми дед будет заниматься теперь целые дни, пока всё это не приобретёт божий вид.

Ещё они принесли кое-что из съестного: несколько герметичных банок с манной крупой. Видимо, разгерметизировали очередные полувековые военные склады.

Я часто думал, что будет, когда откроются последние склады, чтобы прокормить население. И даже спросил об этом деда:

— А что мы будем есть, когда закончатся запасы страны?

Дед тогда посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:

— Советую тебе об этом не думать. А ещё лучше — помалкивать. Знаешь, что делают с теми, кто задаёт такие вопросы? Лучше тебе не знать.

А потом криво ухмыльнулся:

— Это всё подрывает демократию в нашей стране.

Итак, шесть банок манки будут составлять рацион нашей семьи до следующих выходных.

— Другим выдали тушёнку, а мы до сих пор в штрафниках из-за твоей драки с сыном соседа. Соседу-то хорошо: в профсоюзе своих не обижают, — отец зло гля-нул в сторону забора, разделяющего наши участки.

Мать тут же всплеснула руками:

— Что ты опять замыслил? И не думай даже! А то не пущу к «бочке»!

«Бочкой» называли передвижную цистерну со спиртным, которая кружила по разбитым дорогам посёлка в праздничные дни. Мужчины выходили из домиков и чинно направлялись отметить праздник. Некоторые из женщин тоже.

Моя мама никогда не выходила к «бочке» — кому-то же надо было следить, чтобы мужчины нашей семьи не ввязались в какую-нибудь пьяную драку и не полезли в сарай за оружием.

Как правило, пока выпивалось содержимое «бочки», в посёлке тут и там слышалась пальба и пьяная ругань.

Потом «бочка» уезжала, и вот тут-то и наступала кульминация праздника: невостребованный адреналин мужского населения побуждал его выскакивать во дворы и устраивать пальбу в небо, в сторону соседских палисадников, бродячих собак и кошек, и даже нищих, в огромном числе бродивших по улицам в поисках скудной подачки.

В этот раз всё вроде бы обошлось.

Под вечер мама вышла на крыльцо и уселась рядом с подвыпившим отцом. Дед, приняв свою порцию «праздника» на грудь, мирно посапывал тут же в саду в старом гамаке, которому было уже сто лет в обед, но который он исправно чинил и вешал в закутке за выступающей стеной, чтобы вздремнуть здесь в относительной безопасности летним вечером.

Называлось это «вздремнуть на свежем воздухе». Хотя по мне — свежим назвать его было трудно. Посёлок весь был окутан жирным смогом от плавильного завода, что расположился неподалёку.

— Вот и я говорю, — шептал отец матери на крылечке. — Нечего нам жаловаться — хорошо живём. Дед наш сарай сторожит, сына учит читать книжки, которые на чердаке остались. Вырастет — в мастера выбьется, не то, что я. Я, когда малым был, только-только Закон приняли. Что тогда началось! Стрельба, пальба!

Стреляли все во всех, сводили счёты, вымещали на других всё зло, всю досаду, что накопилась от злыдней, от вечного недовольства. Не до учёбы тогда было. Школы закрыли в страхе от террористов, которые получили свободу убивать.

— Я тоже, — тихо сказала мама, — попала в такую перестрелку. Кто-то в маске взял в заложники группу школьников и грозился убить всех, если ему не отгрузят все ружья из кабинета военной подготовки. Хитрый какой — хотел обогатиться сразу, одним махом! Мы вот для своих огнестрельных единиц всю жизнь горбатимся! — она ласково провела по волосам мужа. — Могла бы и погибнуть тогда, да снайпер — один из полицейских — «снял» тогда этого урода с крыши соседнего дома.

— Да, задумчиво протянул отец, — в те времена ещё была полиция.

Они замолчали надолго. Я слышал о полиции не раз и от своего деда. Дед рассказывал мне, что так называли людей, которые имели оружие, чтобы следить за порядком в обществе и охранять граждан от разбоя. Наивные! Как же можно охранять других, рискуя собой? И потом — каждый должен иметь оружие, чтобы охранять себя и свою семью. Тупость какая-то, а не полиция! Вообще всё, что касалось периода времени до Закона, казалось мне несусветной глупостью!