Евгений Салиас-де-Турнемир - Андалузские легенды (сборник)

Рамон взвыл благим матом и начал проклинать на чем свет стоит своего покровителя. Без его проклятых денег был бы он теперь на работе у колодца, цел и невредим. А теперь иди в больницу… Иди?! Да и итти нельзя! Как же голому-то показаться в город. Первый полицейский арестует его за неприличие, а там доберутся, кто он такой, вспомнят об фальшивой монете! Ну, и готово!.. Прямо в тюрьму, под суд, и в каторжныя работы.

Рамон кой-как поднялся, спрятался от стыда в кустах и, глядя на себя и на свой единственный уцелевший сапог, начал горько плакать, честить всячески своего благодетеля, посылать его ко всем чертям, в ад кромешный, и желать ему всего самаго невероятно сквернаго.

Между тем Фортуна и Капитал, знавшие все происшедшее, воевали у себя дома. Фортуна так и помирала со смеху над тем, как муж осчастливил Рамона, и как тот его благодарит теперь, сидя голый, в одном сапоге, в кустах за городом, и даже избитый, т. е. несчастнее чем когда-либо. Капитал, совершенно пристыженный, бранился, но придумать ничего не мог. Дай он Рамону хоть миллион, все прахом пойдет. Какая-нибудь глупость да выйдет!.

— Ну, теперь мой черед сделать Рамона счастливым, сказала Фортуна. Смотри, будет ли он ругаться или благословлять свою судьбу. И я, вдобавок, заметь это, своего ничего не дам ему, а твоим же добром его осчастливлю.

Фортуна отправилась прямо к Рамону и даже не махнула рукой, даже не мигнула… А все пошло наоборот…

В ту же минуту проезжий всадник увидал в кустах голую фигуру, остановился и подошел к Рамону.

— Что ты тут делаешь? спросил он.

Рамон разсказал все с ним случившееся. Проезжий оказался доктором и, осмотрев ногу и голову Рамона, тотчас пустил ему кровь. Несчастному полегчало сразу. Осматривая другую ногу, доктор велел ему снять его единственный сапогь, чтобы видеть, не ранен ли он и в эту ногу.

Рамон стащил сапог, и из него посыпались серебряныя монеты.

— Что за диво! воскликнул Рамон, но тут же вспомнил, что мелочь, которую ему дал в первый раз благодетель, проскочив в дыру панталон, должна была именно просыпаться в сапог.

— То-то мне все казался этот сапог узок и тяжел, подумал Рамон. Я думал, это от того, что я бос на другую ногу.

Доктор дал Рамону свой плащ на время, чтоб дойти в город и купить себе платье. Рамон, забрав свое серебро в горсть, пошел в город, надеясь, что в плаще, а затем в новом платье, его не признают так скоро, и что он успеет одеться и уйти из этого проклятаго города, чтоб никогда в него не ворочаться и не видать более своего рокового благодетеля.

Повернув в переулок, Рамон вошел в первый попавшийся магазин платья, с маленькой вывеской и маленькой дверью. Войдя, он перетрухнул…

Вышло так, что он попал в тот же магазин, где отдал свой фальшивый золотой. Оказалось, что у этого магазина было два входа, один главный, из большой улицы, а другой маленький, из переулка. Хозяин магазина, увидя Рамона, узнал его сразу, бросился к нему на встречу с извинениями и стал просить его, простить ему невольную клевету и обиду.

Монета, которую дал ему Рамон, оказалась, уже после его бегства, не фальшивой, а новаго образца, самой последней чеканки и самаго лучшаго золота, каких в городе еще не видали, и только после увидели у других покупателей. Хозяин возвратил ее Рамону, а за обиду, ему сделанную, просил выбрать любое платье и взять его даром, а потом позавтракать вместе с ним.

Чрез час, Рамон вышел из магазина сытый, отличной даром одетый, в одном кармане горсть серебра, а в другом золотой. Он важно пошел по улицам города, не боясь полиции. Проходя мимо дома градоначальника, он поневоле остановился. Густая толпа народа затеснила его. Солдаты вели пойманных грабителей и в числе их, того самаго знакомца Рамона, который его свел в западню и помог ограбить.

Рамон объяснил все тотчас, и тут же получил обратно свои десять тысяч.

— Да будет благословенна моя судьба! воскликнул Рамон, плача от счастья.

Чрез неделю у Рамона был свой дом. Чрез месяц он купил землю, завел огород и нанял рабочих рыть колодезь, уже для себя. Воды не нашлось, однако, ни единой капли. Нашелся вместо нея огромный пласт золота…

Не прошло года, как Рамон был уже известный золотопромышленник, даже более, он был миллионер и гранд Испании за особыя заслуги своему отечеству.

После этой истории с Рамоном, Капитал присмирел и уже с Фортуной не ссорится и командовать ею не берется, а послушно ходит за ней, куда она прикажет.

Госпожа Фортуна умнее с годами не стала, напротив, стала еще ветреннее, совсем ослепла и чудит еще пуще. Куда бы Фортуна ни прошла, Капитал поневоле идет за ней. Фортуна же не ходить за Капиталон по следам, и часто туда, где он пребывает, она глаз не кажет и этим вскоре заставляет и его уйти.

Люди уважают Капитал с каждым годом все более и более и низкопоклонничают перед ним. Над Фортуной люди всегда подтрунивают. Однако, весь свет все-таки давным давно признал, что с одним Капиталом, — если Фортуна не поможет с своей стороны — ничего хорошаго не будет и даже легко все прахом пойдет. Ее на свою сторону замани — а он и сам прибежит вслед за ней!..

В прежние времена, лет с триста тому назад, жить около Саламанки — беда была сущая. Некто Антонио, поселянин, хороший человек, богобоязливый, домовитый и испытанной честности, чуть не разорился и чуть жену не потерял, да не смертью. Умалчивая о том, что собственно бывает около Саламанки, — он заповедал детям своим и внукам никогда не жить около этого города.

И понятно, что Антонио не решался рассказывать, что с ним было. А было вот что. Известно, что Саламанка славилась университетом и было в ней много студиозусов и студентов. Все они — народ молодой, о двух головах, ничего не делают, Бога не помнят, на всякие отчаянные шутки пускаются — и на глупые и на грешные. А дьяволу это на руку. Он около них и стал увиваться. Наконец, он так привык дела водить со студентами, что они уж и рады бы от него отделаться, отмолиться и добрыми делами откупиться от его власти над ними, да уж не могут.

Самая обыкновенная вещь, которую дьявол любил с ними творить, — это превращать их в разных зверей, а то и в птиц.

Нигде не было зато столько оборотней, как около Саламанки. Вот что случилось с Антонио, что он видел своими глазами и слышал своими ушами.

Поселился он близ города с женой своей Хосефой. Детей у них еще не было, ибо они только что обвенчались. Хосефа была замечательной красоты и кокетка тоже не последняя.

Но Антонио был уверен в своей жене и поэтому не ревновал ее. Всякий другой муж стал бы ревновать, видя, какая стая студентов шатается около его дома и какие штуки делает Хосефа. Разумеется, она это делала шутя, по легкомыслию, но другой муж не взял бы в расчет самую суть дела, а стал бы судить по внешности и по мелочам.