Евгений Салиас-де-Турнемир - Андалузские легенды (сборник)

Червонцы у дяди Мартына из кошелька не истощались никогда, и такую кучу золота он при жизни своей натаскал из него, что американцы отвели особое место Калифорнию и там зарывали его в землю, а потом, когда не хватило уже места, стали вывозить его. И по сю пору все еще вывозят это золото из Калифорнии в Европу и все не могут его вывезти.

В одной из самых плодородных долин между Вальдеморо и Пинто [2] Это имена двух деревушек, недалеко от Мадрита, известных великолепным вином. Сказать кому-либо «ты находишься между Вальдеморо и Пинто» равносильно словам: «ты пьян» или: «ты с ума спятил». Потому то Хауха в воображении народном и помещается между этими деревнями. , у подошвы двух гор, ее окружающих, подымаются бронзовыя стены и серебряныя башни города Хауха.

Огромное, несчетное пространство земли занимает она. В стенах ея протекают многия речки из различных соусов, многие ручьи из белаго меда. В ней много прудов, но в них не простая вода, а все разные супы всех сортов, какие только может приготовить самый лучший повар. Есть и много озер, и в них тоже вместо воды в одном — водка, а в другом — пиво.

Среди фонтанов хереса, малаги, аликанте, среди разных водопадов из вина (т. е. стало быть, винопадов) поднимаются, растут и цветут деревья безчисленных сортов и свойств. Груши, на которых растут груши и яблоки, яблоки, на которых есть и фиги, сосны с грецкими орехами, акации с миндалями, дубы с арбузами и дынями, оливковыя деревья с апельсинами, лимонныя с гранатами. Это все сады. Но есть рощи оливковых деревьев, накоторых не растут оливки, а прямо с веток течет готовое прованское масло. Есть, наконец, целые леса особых деревьев, самых простых. На них вместо листьев висят маленькие хлебцы, вместо фруктов на всяком дереве не более и не менее как по две дюжины окороков, колбас или паштетов. А шпанския вишни? Эти деревья самаго великолепнаго свойства. Кто хочет их есть, ляг на землю, разинь рот, — и начнут, откуда не возьмись, валиться в рот десятки, сотни, тысячи вишен. Да еще без косточек. Косточки валятся по бокам, а в рот попадает мясо одно.

Чего бы ни захотел в Хаухе, все тебе дается, да не после дождика в четверг.

Время проходит незаметно, погода всегда великолепная, небо вечно ясно и царит вечная безсменная весна. Никогда не холодно и не жарко, а только тепловато прохладно.

Жатвы не бывает, так как всегда и всюду есть фрукты и хлебики с ветчиной на деревьях.

Не только бурь, но и простых ветров в Хаухе не бывает. Если подует сильный ветер, то выходить так, как если б толпа молодцов играла на десятках гитар. Подует легкий ветерок, подумаешь, что какой-нибудь молодец поет серенаду под балконом своей невесты. Пойдеть ли дождик, — польется чистейшая сахарная вода. Выпадет ли град малый, — то это вкуснейший горох, а большой — то яйца, да готовыя, свареныя.

А самый город! Такого дива нет нигде!

Дома там все из пастилы, террасы и балконы из белейшаго французскаго хлеба. Лестницы из различных сушеных фруктов и конфект. Решетки окон из великолепнейших жирнейших колбас. Спальни даже в домах особыя. Потолок, стены, вещи — все из шеколада и из пастилы, а кровати из такого вещества, которое водится только в Хаухе, и названье его по-испански не существует. Когда кто в Хауху попадет, то, начав с решеток из колбас, ест все… и углы домов, и мебель, и в особенности кровати.

Спишь, проснешься, отломишь кусочек шеколада от столика или стула и ешь себе. Или, просто, разинешь рот, не трогаясь с постели и, не выходя из дому, скажешь: «вишней!» — и повалятся вишни. Не только люди все сыты, но даже и собаки. Собак привязывают на цепях, сделанных из тонких, но вкуснейших сосисек; оне до того сыты, что и не глядят на эту цепь — поэтому это самая верная привязь.

Улицы в Хаухе мостятся из бобов, иногда из орехов. Глупых названий улиц нет, как в обыкновенных городах. Нет, например, улицы Судимых, или площади Опечаленных, как в Мадрите. Равно нет и подъемов. Куда ни поди, все под гору итти приходится, а назад вернешься, опять под гору выходит. Эдаких улиц, кроме как в Хаухе, нигде нет.

В Хаухе главныя площади следующия: площадь Хорошаго Пищеварения, где стоит дворец Большой Аппетит, потом площадь Невозмутимаго Спокойствия, где знаменитый собор Святого Морфия. Затем великолепный загородный парк и дворец Сиеста [3] Послеобеденный отдых испанцев. .

А какия имена у людей, того не выразить по-испански. А какие люди? А какия женщины? Таких женщин нет в остальной Испании. Испанка, сравнительно с этими феями, пародия на женщину. Нет того, чтоб иметь двух женихов, обманывать или кокетничать. Старух в Хаухе совсем нет; все женщины вечно молоды, вечно красивы. Мущины стареются, но лишь когда переживут сто лет; за то болезней они никаких не знают. Сказать в Хаухе слово: доктор — никто не поймет. Если кто и слыхал про это слово, то думает, что так в остальной Испании и в Европе называют антихриста. А какая вежливость в Хаухе! Не только с людьми, но и с животными. С мулом, с собакой — вежливость. Порядок царствует полный везде и всегда. Все живут мирно, даже животныя. Например, собака, кошка и мышь едят вместе из одной тарелки. Не запомнят старики, чтоб когда-либо было «пронунсиамиенто» или бунт. Нет ни одного жителя, который бы глядел букой, ибо его жестоко накажут за это. Никто не хочет командовать, все хотят повиноваться. Начальства в Хаухе нет никакого, ни алькальдов, ни альгуасилов, ни коррехидоров, вообще никакой полиции. Воровства и мошенничества не существует. Никакому жителю и не объяснишь, что такое кража. Поэтому тюрьмы нет, судов и судей нет, адвокатов и не видывали в Хаухе. Жители думают, что адвокат — это птица в роде попугая, которая умеет твердо заучивать и повторять те же слова на разные голоса. Церкви и священники в Хаухе были, но перевелись. Жители молятся, собираясь вместе, на чистом воздухе, и обращаясь к Богу, поют благодарственные псалмы, но никогда ничего у Бога не просят, потому что еще ни один гражданин города Хаухи не мог ничего придумать, что попросить у Бога, чего бы не было у него под рукой.

Давно тому назад проживал около Севильи, в маленькой деревушке, некто Родриго Гомес, человек бедный от своей безпечности и лени. Работать он не хотел, в торреросы [4] Торреро или матадорами называются на бое быков сражающиеся с разяренным животным один на один, пешие бойцы, воорушенные шпагой, которой они обязаны нанести быку смертельный удар не иначе как спереди и непременно через наклоненные рога в становую жилу. итти боялся, потому что в те времена на боях быков бывало опаснее, чем теперь; в монахи итти ему не хотелось — не весело все Богу молиться; в солдаты итти пора прошла, да и тоже страшно — пожалуй воевать придется.