Элизар Магарам - Желтый лик [Очерки одинокого странника]

Когда торговля в домиках неважная, товар показывается лицом… Все девицы выходят в переднюю и выстраиваются у дверей, мелькая ярко-красочными шелковыми кимоно и оби и металлическими украшениями в пышных прическах. Переминаясь с ноги на ногу, они стоят покорные и безмолвные, чуть-чуть вздрагивают в истоме телами, изящно подгибая оголенные, упруго заостренные колени, как подстреленные лани. Стройные и хрупкие, они выделяются в международной толпе женщин скромной ласковостью в движениях и безмолвно оглядывают проходящих мужчин, обещая им томными взглядами любовную негу и беспрекословное повиновение развращенным прихотям. В этом море грязных, похотливых людей они, в сравнении с убого одетыми китаянками, кажутся выхоленными в неге сказочными принцессами-красавицами, словно яркие цветы на темной зелени…

На рассвете женщины становятся назойливее и смелее. Они ловят прохожих за руки, с отчаянием цепляются за длинные халаты навязчиво тащат их в свои каморки. Толпа мужчин становится все реже и реже, часть из них остается в грязных, зловонных, кишащих насекомыми клетушках проституток, другие спешат на корабли, в порт, к ежедневному труду. С реки веет освежающий ветерок, уносящий смрадную, удушливую вонь, скопившуюся, как едкий дым над улицей. Вдалеке, в городе, по одному тают электрические фонари и газовые рожки. Становится светлее и уже явственно доносятся первые звуки проснувшегося дня.

Вместе с первыми косыми лучами теплого южного солнца заканчивают игру старые мегеры в клетушках. Они складывают костяшки и вяло подсчитывают проигрыш. При смешанном свете дня и тусклого ночника слепятся красные, воспаленные глаза, еще страшнее выглядят сморщенные черепа и старческие уродливые лица. Они, мрачные, укладываются на нарах, лениво зевают и плюют с тошноты и, в невеселых думах о проигрыше, недовольно кряхтят, словно разбитые, дребезжащие машины… Вслед за ними молодые женщины и подростки закладывают наглухо столбами входные двери и отправляются наверх в свои каморки…

Тихо на «веселой улице»…

Спят, развалившись в своих клоповниках, жалкие, несчастный рабыни, громко храпящие в неспокойном сне, чтобы через несколько часов опять проснуться к разврату, побоям и пьянству. Лишь изредка сквозь наглухо заколоченные двери раздается по пустой тихой улице ноющее, однотонное всхлипывание женщины…

Со стороны Пу-Туна доносятся победные гудки фабричных сирен, слегка заглушенные невидимой далью, такие резкие, властные, всемогущие… И, с каждым гудком, все нервнее, напряженней спешат кули, словно огромное стадо, подгоняемое визжащим свистом кнута…

На берегу зловонного канала, против строящегося пятиэтажного здания фабрики, стоит древний буддийский храм, окруженный слепой каменной стеной. Вдалеке за храмом тянется огромный пустырь, усеянный могильными курганами и истлевшими, рассыпавшимися от ветхости гробами, над которыми кружатся целые тучи хищных птиц. На горизонте чернеет зубчатый вал городских стен, зеленеют берега мутно-желтой речки, уходят вдаль светло-серые просные поля, скрываясь за черной башенкой высокой пагоды, окруженной каменными человекоподобными чудовищами — древними памятниками княжеской семьи. Еще дальше видны серые, продолговатые хибарки деревни с остроконечными, лестницеобразными черными крышами, похожие на покинутые гробы великанов.

Из огромного внешнего двора базара высокие зубчатые ворота с характерными китайскими орнаментами ведут в первую храмовую залу — «Храм Царей Небес». В четырех углах стоят четыре божественных Стража храма, символизирующие четыре страны света. Восток держит в руках лютню [13] Чтобы музыкой исправлять сердца людей. , Юг — саблю [14] Для уничтожения злых духов. , Север — зонт [15] Чтобы покрывать и защитить людей. , а Запад — змею [16] С помощью которой оно преодолевает и контролирует Зло. . В центре залы, лицом ко входу, сидит поджав под себя ноги, вечно смеющийся Будда [17] Смех Будды показывает его благоволение ко всем людям, добрым и злым, без различия ( Прим. авт .). . Позади Будды помещается главный из тридцати двух военачальников Небесных Царей.

Настежь раскрытые двери «Храма Царей Небес» ведут через небольшой внутренний дворик, выложенный каменными плитами, с засохшими пальмами в углах, в главную залу. У задней стены сидит божественный Ши-Цзя-Му-Ни [18] Легендарный индийский принц, основатель буддизма. с двумя товарищами по обеим сторонам [19] Ши-Цзя-Муни и его товарищи по обеим сторонам называются Сань-Ши-Жу-Лай («Вечные трех периодов»), т. е. со времени первоначального сознания (совести) к настоящему и будущему сознанию. Причем Ши-Цзя-Му-Ни представляет настоящее, сидящий по правой стороне от него Яо-Ши (врач) будущее, а слева — А-Мито — прошедшее. Иногда вместо трех бывает пять изображений в группе. Тогда сидящий в промежутке между Ши-Цзя-Му-Ни и его товарищем справа называется Цзя-Си, а слева — А-Нань. Оба они являются учениками Ши-Цзя-Му-Ни. . Позади помещается Всемилостивейшая Богиня Милосердия со множеством простертых вперед рук [20] Богиня Милосердия бывает изображена также держащей на руках сына и во многих других позах, иллюстрирующих ее деятельность. , словно отвечающих на просьбы молящихся. По боковым стенам слева и справа от Ши-Цзя-Му-Ни стоят восемнадцать богов — Ло-Хань [21] Ло-Хань — главные ученики Будды ( Прим. авт .). .

Судьбы богов так же разнообразны, как — людей. Одни из них ярко освещены восковыми свечами и тлеющими благовонными палочками, воткнутыми в большие вазы из белого метала, наполненные песком; перед другими лишь слабо мерцают одинокие огоньки или вьется единственный синенький дымок; иные завистливо смотрят из глубины темных алтарей на счастливых товарищей. Наиболее чтимые боги чисто вымыты и пестрят ярким красочным одеянием и позолотой; блестят, как зеркала, ярко начищенные вазы с песком. Остальные боги покрыты толстым слоем пыли и в неровном свете огней еще мрачнее и таинственней выглядят страшные лица с прилепленными длинными черными бородами из человеческих волос. Многие из них стоят, насторожившись, в воинственной позе, кто с копьем, кто с топором, а кто — просто с дубиной… И оттого, должно быть, в темноте чудятся шатающиеся тени на стенах, шушукаются старые ведьмы и колдуны, рыскают в черных впадинах красные черти с круглыми зелеными глазами и плачут навзрыд, носясь под потолком, бесприютные блуждающие души. Лишь медный, ярко начищенный, вечно смеющийся Будда сидит, мирно поджав под себя ноги и, широко разинув беззубый рот, придерживает руками оголенный живот с массивными жирными складками и прыгающей от хохота пуповиной…