Автор неизвестен - Улика пылких женщин и горячих мужчин

Забившись в уголок, сидит девочка-ребенок, за которою никто не следит; она также видит, что происходит: глазки ея сверкают, из полураскрытаго ротика готовы вырваться какия то слова… кузен-ровесник ея в первый раз замечает, что кузина его прехорошенькая девочка, которую очень не дурно бы было поцеловать, и в груди его проявляется, в первый-же раз, какое-то приятное щекотание… Если-бы я была матерью этой девочки, то ни за что не оставила бы ее одну с этим невинным юношею, из опасения, чтобы он не сделался как нибудь виновным.

После обеда молодые тотчас отправляются на отдых, извиняясь пред родными усталостию после вчерашняго бала, и никто не думает осуждать их: в самом деле усталость требует отдохновения; но я полагаю, что вряд-ли отдохновение успокоит их, особенно, если оно будет продолжительно.

Я знаю по опыту, что в продолжение медоваго месяца новобрачные дозволяют себе излишество в удовольствии; а излишество ведет прямо к пресыщению. Конечно, для женщины, испытывающей это удовольствие впервые, оно не может прискучить так скоро, как мужчине, который до брака уже изведал наслаждения брачной жизни (исключения редки, почти невозможны); но это-то и бывает причиною многих бед в последствии. С одной стороны — пресыщение, с другой, — не вполне удовлетворенная жажда удовольствия составляют такую противуположность, в следствие которой возникают между супругами сперва легкия, а потом и серьезный ссоры. Конечно, ни тот, ни другая не решатся объясниться откровенно, из чего они ссорятся, и каждый из них находит посторонний причины для придирки к другому; но тем не менее корень зла заключается в неблагоразумном пользовании предоставленным им естественным удовольствием.

В течении долговременной жизни моей, я часто встречала молодых женщин, слезно жалующихся на мужей своих, даже до истечения медоваго месяца, за то, что те не любят их так горячо, как в первые дни после свадьбы. Когда я спрашивала этих несчастных, на чем оне основывают слова свои, то оне отвечали, что оне в этом совершенно убедились; что оне это знают я видят. Более я не могла добиться от них ничего. Когда и сама я была не стара, какой-то ложный стыд удерживал меня говорить таким женщинам правду, хотя я и знала действительную причину их огорчения. В первый раз говорить истину пришлось мне старшей дочери, вышедшей замуж на 22-м году и обратившейся ко мне не с жалобами, а с намеками на холодность мужа, чрез две недели после свадьбы. Муж ея был человек холерическаго темперамента, значит ни в каком случае не мог быть холодным в том смысле, как понимала дочь моя. — «Милая Лотхен» — сказала я дочери, усадив ее возле себя: «скажи мне откровенно, из чего ты вообразила, что муж твой к тебе холоден. Сколько я вижу, он также нежно любит тебя, как и прежде; даже, на мои старые глаза, более; ласков к тебе, предупредителен… «Ах, Мутерхен, вы ничего не знаете» — прервала меня дочь. — «Положим», — начала я снова, — «не мое дело ввязываться во что-нибудь между мужем и женою: третье лицо тут всегда лишнее; но я могу отгадать причину твоего неудовольствия, хотя ты твердо уверена, что это такая тайна, которой никак не может открыть старая мать твоя…

Чтоб разуверить тебя, я скажу одно: я сама женщина, была замужем, имела такия-же страсти, как и ты. (Дочь моя покраснела; я продолжала, как будто незамечая этого) молодыя женщины, только что вышедшия замуж, почти всегда прихотливы и требовательны: оне хотят, чтобы мужья их посвящали целые дни на то, для чего достаточно нескольких минут. Будем говорить прямо. При всей старости моей, я понимаю пылкость страсти; но надобно, чтобы и страсти были определены границы, особенно со стороны женщины; надобно, чтобы она поддерживала свое достоинство, а успеть в этом она может тогда только, когда не будет выказывать пред мужем на каждой минуте, что он необходим ей не потому, что она любит его, а потому, что… ты понимаешь меня. Проголодавшись, человек необходимо должен подкреплять себя пищею, но из этого не следует, что он должен быть обжорой: на обжору противно глядеть. Еще противнее для мужчины женщина, которая требует от него удовольствия, удовольствия и еще удовольствия. Вообще мужчины, по эгоизму, желают, чтобы женщины доставляли собственно им удовольствие; как же ты хочешь, чтобы мужчина был довольным, когда та, с которою он связан судьбою, доставляет ему не удовольствие, а, просто, делает наказанье. Поставь себя на место мужа. Он имел до женитьбы несколько легких связей… Не делай знака отрицания. Знаю, муж сказал тебе, что первую любит тебя, и это правда; но тем не менее, он имел легкия связи, как и всякий мужчина. Что пленило его в тебе? Твоя привлекательная наружность, твоя скромность, твоя невинность. Ты нисколько не походила на женщин, которыя были так легко доступны для него; не разрушай-же очарования, которыми ты привлекла его к себе: кажись и теперь тем, чем ты была в девушках. Кроме скромности и невинности, все остальное муж твой находил и в других женщинах; а так как он не принадлежит к числу людей, для которых животное удовольствие составляет первое благо, то берегись, чтоб вызываемая тобою холодность его не превратилась со временем в отвращение, если ты не будешь удерживать перед ним сама себя. Старайся, напротив, достигать видом скромности и невинности того, что ты желаешь, — и ты не останется в проигрыше. Со временем, когда страсти твои угомонятся, ты сама увидишь, что я говорила правду».

Дочь моя послушала меня, и до сих пор живет с мужем душа в душу.

Не так сделала новобрачная, историю которой пишу я. Перейдем к последнему дню ея медоваго месяца.

Последний день . Мы находимся в той-же спальне, в которой были прежде, но в ней нельзя узнать прежней миленькой комнаты: ко дню свадьбы она была убрана со вкусом, все в ней дышало порядком, теперь-же все пришло в хаос, и след вкуса пропал. По стульям разбросаны платья и пеньюары не первой свежести; стулья разставлены кое как; на потускневшем туалет опрокинуто несколько банок с помадою и флаконов с духами; там-же лежат гребни, гребенки и гребеночки, но не блестящие, как бывало, а грязные, гадкие… Фи! Молодая хозяйка изменилась не к лучшему: из опрятной девушки она сделалась женщиною-неряхою в какие-нибудь тридцать дней. Юбки и корсеты ея запрятаны в шкаф, и надеваются тогда только, когда она отправляется с мужем в гости, а в гостях она бывала эти дни редко, всего два раза; остальное время она проводит дома, и не разоблачаясь из домашняго костюма, кажется мужу уже но такою хорошенькою куколкою, как прежде. Когда он намекнул ей об этом, она обиделась: сделавшись женщиною, она имеет право, кажется, допустить некоторую свободу в домашней своей жизни.

Бьет девять часов. Еще рано! Но куда же так торопится он? — хочет встать с постели, одеваться… и представьте! не глядит на нее. Это уж, просто, оскорбление… «Куда ты?» — надо, моя милая поторопиться: дела!» отвечает тот, стараясь отделаться от нея одним поцелуем. Дела! прошу покорно! предпочитать дела жене? Это уж слишком… «Как здесь жарко!» вдруг восклицает она, заметив, что муж приготовляется уйти, — и раскинувшись на постели, нечаянно обнаруживает прелести, на которыя сильно расчитывает; но увы!.. эта уловка не произвела желаннаго действия: муж смотрит в это время в другую сторону.