Людмила Шаховская - Жребий брошен

Императоров была два [77] Третий император, Красс, погиб на Востоке от рук парфян. , и симпатии римлян разделились; одни стали на сторону Цезаря, а другим больше нравился Помпей Великий, сражавшийся тогда в Африке и Испании. Цезарь, пока его соперник не вернулся, поспешил в Рим со всем своим войском. Дойдя до Рубикона, он расположился на ночевку. Ему приснилось, будто он подвергает насилию свою мать. В ужасе от такого видения он созвал совет, но хитрые гадатели растолковали сон таким образом, что мать оказалась в нем символом земли, общей матери, которую Цезарю надлежит покорить. Император успокоился, но все еще не решался перейти роковой поток, тем более что верный Лабиен с несколькими легионами изменил ему и ушел к Помпею. Что было причиной этого – неизвестно.

Войска у Цезаря было очень много, потому что он взял с собой из Галлии всех любимых вергобретов с их дружинами и аллоброгов, но война против Рима наводила страх на воинов, и они робко глядели на противоположный берег реки.

Тогда случилось чудо, без сомнения, подстроенное самим Цезарем: высокий, красивый, никому не известный пастух затрубил в военную трубу походный марш и перешел мост.

– Глядите! – вскричал Цезарь. – Боги явили нам знамение… жребий брошен! [78] Светоний. «De vita caesaris». Этот возглас Цезаря в разных изданиях книги пишется по+разному: «Alea est jacta» и «Alea jacta est» – «Кость брошена!», а также «Alea jactaesto!» – «Да будет кость брошена!» – и перешел Рубикон; войско пошло за ним.

Цезарь подступил к Риму; сенат, уверенный в бесполезности сопротивления, потому что городская чернь была на стороне героя, вышел к нему навстречу с приветствием, изъявляя готовность устроить победителю Галлии триумф, не жалея издержек. Неделю войско отдыхало за городом, готовясь к празднеству, а потом вошло в столицу.

Великолепна была обстановка этого триумфа!

Процессия вошла вечером при свете факелов, утвержденных на спинах слонов, расставленных по обеим сторонам улиц. Колесницы и верховые лошади сияли золотом, так же как и одежды знатных участников. Римляне сбежались глядеть на триумф победителя, доставившего римскому оружию бессмертную славу.

На лестнице одного дома удобно приютилась вдали от давки группа разных личностей, заблаговременно избравших себе это местечко.

Там была Гиацинта, уже значительно растолстевшая и от этого постаревшая, ее муж, против обыкновения трезвая плясунья Дионисия, какой-то художник, два раба, несколько женщин из черни.

Незнакомые между собой, эти люди, однако, дружно охраняли свою лестницу от наплыва толпы и невольно сблизились.

Гиацинта была любопытна до такой степени, что муж не имел возможности ответить на все ее вопросы, но судьба послала Красной Каракатице клад в лице Дионисии.

Чрезвычайно говорливая плясунья обрадовалась случаю иметь внимательную слушательницу и болтала неумолчно.

– Как мне не знать! – говорила она. – Я всех, всех знаю. Я целую неделю бродила по стану Цезаря. Вот этот скованный дикарь – Верцингеторикс, славный вождь галльский; его казнят, отрубят ему голову; так решено Цезарем. Эти скованные – вожди также именитые, но я так долго заучивала имя главного пленника, что не могла упомнить их имен… очень трудные варварские имена, едва выговоришь! Этих вождей сошлют в ссылку. А вот и сам триумфатор.

– Ах, какое великолепие! – вскричала Гиацинта, всплеснув руками. – С ним и супруга его, дочь Сципиона?

– Да. Но Цезарь хочет покинуть ее, потому что тесть оказался сторонником Помпея.

– Кого же он возьмет?

– Ему сватают Калпурнию, дочь Пизона.

– А это что за чучело?

– Эти актеры с башнями на головах изображают завоеванные города.

– А кто это?

– Любимец Цезаря Марк Антоний и супруга его Фульвия, что была вдовой хулигана Клодия.

– Я слышала, что Фульвия год тому назад вышла замуж, но не знала за кого… так вот кто ее муж!.. Каким красавцем стал Антоний! Я ни за что не узнала бы его. А это кто?

– Это все самые близкие друзья Цезаря; на вороном коне – принцепс аллоброгов Валерий Процилл, а подле него на сером – легат Квинт Цицерон…

Дионисия называла каждого и верно, и невпопад; Гиацинта верила ей.

За римлянами поехали галлы в своих национальных костюмах верхом и на колесницах.

Глаза Гиацинты впились в невиданное зрелище богатых дикарских костюмов и богатырских фигур.

– Ах, какие меховые пугала! – воскликнула она. – Как им не жарко?

– Богаты же их костюмы! Ух, как богаты, – заметил ее муж, – каждый из этих королей, верно, не беднее наших оптиматов, у которых доходы миллионные.

– Эти костюмы живописны и художественны своей оригинальностью, – заметил художник.

– Цезарь всем им пожаловал римское гражданство и сенаторское звание, – сказала Дионисия.

– Ха, ха, ха! – засмеялся муж Гиацинты. – Хороши у нас будут отцы-сенаторы в меховых шапках и брюках!

– Они, конечно, переоденутся в латиклавы, – заметил писец эдила.

продекламировал экспромтом художник.

Это четверостишие, мигом повторенное несколькими его соседями, пошло гулять по Риму вместе с прочими эпиграммами на личность Цезаря [79] Gallos Caesar in Trinmphum ducit, idem in curiam; galli bracas deposuerunt, latum clavum sumpserunt. Светоний «De vita caesaris». Латиклава – длинное широкое белое одеяние, похожее на рясу, с широкой красной полосой спереди, было мундиром сенаторов. .

Пока другие занимались этим, Дионисия продолжала называть своей слушательнице каждого участника триумфа.

– Вот это король эдуйский Юлий Дивитиак, – говорила она.

– Тот, что едет верхом?

– Да.

– Он уже старик… фи!.. какой у него красный нос!.. верно, пьяница.

– Выпить любит.

– А этот молодой с огромными глазами и рассеченной бровью?

– Это, говорят, самый любимый галл у Цезаря за его храбрость и преданность; это Юлий Эпазнакт, король арвернский; с ним его супруга, королева Амарти.

– Какая красавица! Что у них за кони! Диво!

Гиацинта не узнала своей молочной сестры в костюме королевы дикарей.

– А этот долговязый? – спросила она. – Этот одет, кажется, богаче всех и держится удалее… Как он гордо стоит, подбоченясь, в колеснице, и сам правит, сущий Геркулес! Какие меха, а пуговицы-то на куртке из жемчуга… изумруд с целый орех на шапке, ах!..

– Это король седунский Юлий Церинт.

– Церинт?!

– Он, говорят, итальянского происхождения.

– Ах, мой брат! Да… да… это он… я его узнаю. Я его считала убитым, заупокойные бобы десять лет по нем кидала и сардинки жарила, а он… он – король.