Иван Барков - Нецензурная поэзия (СИ)

Она рванулась с мелкой дрожью,
И в то же время хуй струей
Стрельнул помазанницу божью
Всю перепачкав малафьей.

— Хочу сосать! — Она сказала
И вмиг легла под Гришу ниц,
Платочком хуй перевязала
Для безопаски у яиц.

Чтоб не засунул хуй свой в горло
И связок ей не повредил,
Как давеча, дыханье сперло,
Когда он в жопу засадил!

Она раскрыла ротик милый:
Изящен был его разрез,
И хуй разбухший, тупорылый
С трудом меж губками пролез.

Она сосет, облившись потом,
Орлов кричит: — Сейчас конец! -
Она в ответ: — Хочу с проглотом!
Кончай, не бойся, молодец!

Он стал как в лихорадке биться,
Глаза под лоб он закатил
И полный рот императрице
В одну секунду напустил.

Та связок чуть не повредила,
Едва от страсти не сгорев,
Всю малафейку проглотила,
Платочком губы утерев.

Орлов уж сыт. Она — нисколько.
— Ты что — в кусты? Ан, нет, шалишь!
Еще ебать меня изволь-ка,
Пока не удовлетворишь!

— Эге, однако, дело скверно.
Попал я, парень, в переплет:
Не я ее — она наверно,
Меня до смерти заебет…

Дроча и с помощью минета
Она бодрить его взялась.
Орлов был молод — штука эта
Через минуту поднялась.

А за окном оркестр играет,
Солдаты выстроились в ряд.
И уж Потемкин принимает
Какой-то смотр или парад.

— Мне нужно быть бы на параде,
Себя на миг хоть показать…
— Как трудно мне царице-бляди,
И власть и страсть в одно связать.

И снова на спину ложится
И поднимает ноги ввысь…
Да, Гриша и императрица
Уж не на шутку разъеблись.

Скрипит кровать, трещит перина,
А на плацу шагает рать:
— О, слався днесь, Екатерина!
О, слався ты, ебена мать!

Жил-был сельский поп Вавила,
Уж давненько это было,
Не припомню, право, где,
Ну…у матери в пизде.

Жил он сытно и привольно,
Выпить был он не дурак,
Было лишь ему то больно,
Что плохой имел елдак.

Так, хуишко очень скверный,
Очень маленький, мизерный;
Ни залупа не стоит,
Как сморчок во мху торчит.

Попадья его Ненила,
Как его не шевелила
Чтобы он ее уеб -
Ничего не может поп.

Долго с ним она вожжалась
И к знахаркам обращалась,
Чтоб поднялся хуй попа -
Не выходит ни кляпа.

Попадья была красива,
Молода и похотлива
И пошла по всем давать,
Словом, сделалася блядь…

Кто уж, кто ее не еб:
Сельский лавочник, холоп,
Целовальник толсторожий,
И проезжий, и прохожий,

И учитель, и батрак -
Все совали свой елдак.
Но всего ей было мало,
Все чего-то не хватало.

Захотела попадья
Архирейского хуя.
Долго думала и мнила,
Наконец и порешила:

К Архипастырю сходить
И Владыке доложить,
Что с таким-де неуклюжим
Жить она не может мужем.
Что ей лучше в монастырь,
А не то, так и в Сибирь.

Собралась на богомолье,
Захватила хлеба с солью
И отправилась пешком
В архирейский летний дом.

Долго ль, скоро она шла,
Наконец и добрела.
Встретил там ее кутейник,
Молодой еще келейник,

И за три полтины ей
Посулил, что Архирей
Примет сам ее отлично
И прошенье примет лично.
Что хотя он и суров,
Но лишь только для попов.

Вот в прихожую поставил
И в компании оставил
Эконома-старика,
Двух просвирен и дьяка.

Все со страхом стали рядом,
Сам наверх пошел с докладом,
И из задних из дверей
Вскоре вышел Архирей.

Взор блестящ, движенья строги:
Попадья — бух прямо в ноги:
— Помоги, Владыко, мне!
Но могу наедине

Я тебе поведать горе,-
Говорит с тоской во взоре.
И повел ее аскет
В отдаленный кабинет.

Попадья довольно смело
Говорит ему, в чем дело,
Что ее поп лет уж пять
Не ебет; к тому ж опять

Хуй его-де не годится,
А она должна томиться
Жаждой страсти в цвете лет.
Был суровый ей ответ:

— Верно, муж твой сильно болен
Иль тобою не доволен,
Может быть твоя пизда
Не годится никуда?

— Нет, помилуйте, Владыка!
Она вовсе не велика,
Настоящий королек…
Не угодно ли разок? -

Тут тихохонько Ненила
Архирею хуй вздрочила,
Кверху юбку подняла,
Под него сама легла.

Толстой жопой завиляла
Как артистка подъебала,
И зашелся Архирей
Раз четырнадцать на ней.

— Хороша пизда, не спорю;
Твоему помочь я горю
И готов и очень рад,-
Говорит святой прелат. -

Все доподлинно узнаю,
И внушу я негодяю,
Что таких, как ты, не еть, -
Значит вкуса не иметь.

Быть глупее идиота.
Мне ж, когда придет охота,
Уебу тебя опять,
Приходи, ебена мать!

И довольная Ненила
Тем, что святости вкусила,
Архирея уебла,
Весело домой пошла.

На другой день духовенство
Звал Его Преосвящество
Для решенья разных дел.
Между прочим повелел,

Чтоб дознанье учинили
Об попе одном, Вавиле,
Досконально, точно ль он
Еть способности лишен?
И об этом донесенье
Сообщить без замедленья.

Так недели две прошло,
И вот что произошло:
Благочинный с депутатом,
Тож с попом его собратом,

К дому батьки подъезжал
И Вавилу вызывал.
— Здравствуй! Поп Вавила, ты ли?
Вот зачем к тебе прибыли:

На тебя пришел донос,
Уж не знаем, кто донес,
Что ты хуем не владеешь,
Еть совсем, вишь, не умеешь,
И от этого твоя
Много терпит попадья!

Что на это нам ты скажешь?
Завтра ж утром ты покажешь
Из-за ширмы нам свой кляп,
Крепок оный или слаб.

А теперь ты нам не нужен,
Дай пока хороший ужин! -
Поболтали, напились,
Да и спать все улеглись.

На другой день утром рано
Встало солнце из тумана.
Благочинный, депутат
Хуй попа смотреть спешат.

Поп Вавила тут слукавил,
Он за ширмами поставил
Агафона-батрака,
Ростом с сажень мужика.

И когда перед отцами
Хуй с огромными мудами,
Словно гирю, выпер он -
Из-за ширмы Агафон.

— Что ж ты, мать моя, зарылась!
Эта ль штука не годилась? -
Благочинный возгласил.
И Ненилу пригласил.

Посмотреть на это чудо:
— Тут, наверное, полпуда!
И не только попадья,
Но вполне уверен я,