Аркадий Селиванов - Чертополох

— Поедем! — встала она. — Знаешь, Стива, я уже соскучилась по дому. Плохая я путешественница.

— Ну, что ж? Сегодня же и обратно, с вечерним поездом, без пересадки, к утру и дома. Я уже все дела покончил, вот только еще сегодня с Пукконеном переговорю за обедом и все…

Взяли таксомотор и в полчаса объехали весь город. Степан Егорович, покачиваясь на подушках, казалось, тихонько дремал, а Клавочка с любопытством глядела на высокие гранитные дома, вывески магазинов, лица прохожих.

— Я все думаю, что бы такое привезти отсюда на память? — сказал Степан Егорович. — Вчера я хотел купить тебе духи. Куда не зайду, везде белобрысые девицы выставляют мне напоказ наши же московские флакончики. Свой у них только одеколон, да и тот смолой припахивает… Надо будет ужо Пукконена спросить, пусть посоветует.

Проехали мимо русской церкви на высокой горке и остановились у какого-то мрачного здания с красной крышей.

— Музей, — произнес Степан Егорович. — Пойдем побродим!

Купили внизу билет и поднялись по широкой гранитной лестнице.

Клавочка залюбовалась.

— Старина! — сказала она.

— Гм… Да, — пожевал губами Степан Егорович. — Тут какие-то рыцари собирались, или что-то в этом роде… Только откуда же у них рыцари? Те же шведы.

По желтым, навощенным полам переходили из комнаты в комнату, разглядывали старинные латы, огромные мечи, шелковые диваны и уродливые кресла. В одной из комнат стояла целиком крестьянская избушка. Клавочка даже вошла в нее через низенькую дверь, поглядела на убогую печку, на корявые деревянные лавки у стен, и тихонько вздохнула:

«Жили же тут люди»… — подумала она и вспомнила о своем будуаре.

По музею бродили гуськом мальчики и девочки под предводительством тощих длинных девиц в черных платьях и в очках. В руках каждой учительницы был толстый каталог и они подолгу стояли перед витринами, растолковывая своему скучающему стаду все великое историческое значение каждой ржавой, зазубренной шпаги. Девочки глядели в рот учительницы, а мальчики старались незаметно поковырять обивку дивана, или плесень на старом рыцарском шлеме.

— Не довольно ли, детка? — спросил Степан Егорович, вынимая часы. — Там еще столько же комнат, но, помнится, все одно и тоже. Поедем-ка лучше на вокзал, запасемся билетами в спальный вагон… Да мне еще деньги нужно разменять, а там глядишь и обедать время. За нами зайдет Пукконен.

Клавочка махнула рукой.

— Как хочешь… Я жалею, что вчера одна сюда не забралась… С тобой невозможно. Посмотри на это знамя!.. Я знаю — для тебя это только старая рваная тряпка… А между тем, если бы только она могла заговорить. Какая бы дивная, увлекательная книга вышла из ее рассказа… Сколько бы славных покойников воскресло…

— Брр!.. Не тревожь их, пусть себе спят, — засмеялся Степан Егорович. — Мне даже холодно стало. Придется за обедом двойную порцию пунша…

Снова ехали по белым чистеньким уличкам, полным смеха бесчисленных бубенчиков.

— Словно вечная масленица — улыбнулся Степан Егорович. — А на кого не взглянешь — физиономия великопостная…

Когда вернулись в отель, на площадке лестницы уже стоял Пукконен, маленький, круглый, как шарик, и розовый.

— Вот он! — сказал Степан Егорович. — Аккуратный старичок, минутки не опоздает. Ну, тем лучше. Будьте нашим гидом. Везите в самую лучшую ресторацию. Кутнем на прощанье!

Пукконен оказался очень веселым человеком, бойко болтающим по-русски; усевшись в таксомоторе рядом с Клавочкой, он тотчас же заговорил о делах:

— Курс падает, как снег, всякий день, всякий час, вагонов ни за какой миллион… Но если Пукконен сказал, то Степан Егорович может спать, как невинное дитя. Все будет сделано срочно. Но вот только цена. Вы обязан мне скидывать один гривенник.

— Ишь ты, — засмеялся Степан Егорович. — И не подумаю. И так дешево отдал.

— Ну, тогда будет аккуратный неустойка. Ну, хорошо мы подождем это говорить. Вы знаете, madame, — повернулся он к Клавочке. — С русским купцом надо торговать после кушаний, тогда он покладный…

Ресторан Клавочке понравился и это очень польстило Пукконену.

— Как в настоящей Европе! — улыбнулся он. — Здесь бывают самый… общественные сливки.

Заняли столик у стены, затянутой гобеленом, под низенькой лампочкой с оранжевым шелковым абажуром. Долго выбирали закуски, и Пукконен переводил на финский язык все гастрономические капризы Степана Егоровича. Откуда-то сверху доносились звуки штраусовского вальса. Неслышно ступая по пушистому ковру подошел мэтр-д’отель и с карточкой в руках склонился за плечом Клавочки.

Клавочка подняла на него глаза и тихонько ахнула. Перед ней стоял он, пассажир в дохе. Только теперь он был в элегантном фраке, свободно висевшем на его костлявых плечах и вместо высоких войлочных калош на ногах его были лаковые туфельки.

Но уродливо-прекрасное лицо его было то же и тем же невидящим взором смотрели на Клавочку его глубокие глаза.

Клавочка беспомощно улыбнулась и побледнела… Потом перевела дух и, сказав себе: «Фу, как глупо!..» — слегка дрогнувшей рукой взяла меню обеда.

Если бы ее спросили какой был суп, она ни за что бы не ответила. Машинально, как автомат, съела какую-то неведомую рыбу и только за спаржей снова подняла от тарелки глаза и оглянулась вокруг. Его уже не было. Шумная компания рассаживалась вокруг соседнего стола. Звуки музыки наверху умолкли. Под потолком залы вспыхнули две громадные хрустальные люстры.

Клавочка рассеянно прислушивалась к словам Степана Егоровича, спорившего с Пукконеном о том, какое вино пойдет лучше к котлетам марешаль и думала: «Сказка кончена! Глупая Золушка проснулась, и принц оказался лакеем. А все-таки он прекрасен и, если дать волю фантазии, то еще ничто не погибло. В мире все бывало. Случалось и принцам путешествовать инкогнито и надевать камзолы конюха. И носить маску… Кто знает его прошлое? Кто скажет, кем будет завтра этот, единственный в мире, человек? Разве дьявол не являлся в шкуре пуделя?..»

Пукконен победил, и решено было спросить бутылку старого «шато-лароз».

Метр-д’отель появился снова. Принес в плетеной корзиночке запыленную бутылку, сам откупорил ее и разлил в стаканы рубиновое благоуханное вино.

Клавочка внимательно поглядела на его руки и вздрогнула. На левой руке не хватало среднего пальца и на кисти белел глубокий, безобразный шрам.

«Только еще этого недоставало! — улыбнулась она. — Быть может, на его спине следы плетей?.. Возможно, что герой моих мечтаний беглый каторжник»…

Разлив вино метр-д’отель отошел, взял из рук официанта ящик с сигарами и понес его кому-то через всю залу.

— Поглядите madame, на этот старший гарсон! — сказал Пукконен, зажмуривая глазки и смакуя вино. — Это очень интересный человек. Выписан из Стокгольм. Богатый, но любит свой дело. И очень несчастлив. Он женатый на одной певиц из оперетт. Она холодный, как снег, и очень бойкий, как бес… Много роман… Из-за нее приезжают здесь специально. Даже из Петроград. Она любит поклонник, а муж нет. Он имеет большую ревность и даже стрелял в один морской лейтенант. А прошлый год хотел на нее вылить кислот, но только сгорел себя левый рука. Один палец совсем долой. Она бегала в Москва, но он поймал. Страшный человек, его зовут Эрик Ландерс. От горя он стал теперь совсем худощавый и очень кашлял…