Николай Ашешов - Раны любви

И Саня увидела печальные глаза, теперь усталые и красные. И лицо какое-то мучительное. Желтое, немного опухшее…

И от этого сделалось Сане еще легче.

Впервые она почувствовала глубокую и острую жалость…

— Значит, люблю… верно и искренно люблю, — шептали беззвучно ее губы, а глаза туманились слезой жалости.

Голос секретаря был сегодня немного охрипшим. И с виноватой улыбкой, так красиво озарившей его лицо, секретарь признался:

— А я вчера кутил… Голова болит…

Саня улыбнулась.

Вот какое первое стороннее слово она выслушала…

И вдруг Петр Сергеевич просветлел, точно что-то вспомнил, — и, подымаясь, сказал:

— А знаете что? Поедемте и пообедаем вместе!..

Радость вспыхнула в сердце Сани, и она от неожиданности промолчала.

— Поедем, да?

Секретарь весело рассмеялся.

— И знаете, я ведь до сих пор с вами незнаком. Не сердитесь, голубушка, до сих пор не знаю вашего имени и отчества, и фамилии. Где-то в письменном столе лежит клочок бумажки и на ней все это прописано. Но в голове у меня — круглый нуль.

И, подходя к Сане, он ласково протянул ей обе руки и мягко пожал ее руки. И смотрел мягко своими печальными глазами.

И Саня, алая от счастья и радости, крепко жала ему руки и шептала какие-то странные слова, которые не оставили в памяти никакого следа.

И никогда Саня не могла их вспомнить.

Ее подхватила теплая, прозрачная волна. И дальше она уже ни о чем не думала.

Они ехали на автомобиле и перед обедом объехали острова.

Петр Сергеевич болтал, не умолкая. Рассказывал о своей гимназической жизни, об учителях, о своем детстве, о своих странных родителях, которые какою-то загадкой прошли перед ним в прошлом и такою же загадкой остались для него и в настоящем.

Саня слушала его жадно и отчетливо чуяла за этой болтовней что-то надрывное и больное.

Она невольно придвинулась к нему и, касаясь его своим плечом, вся прижалась к нему и, внимательно слушая, пропускала слова и фразы быстро лившейся его речи и сосредоточенно думала об одном, — о том, что вот сейчас она раскроет пред ним свою душу, отдаст ему свое сердце… Если он захочет, отдаст и свое тело. Отдаст все, — и будет радоваться радостью неизреченною оттого, что может отдать ему то, что ему нравится. И будет радоваться оттого, что растворится в нем, уничтожится, сделается рабою его, тенью его…

— Вот и приехали…

Весело и легкомысленно выскакивает Петр Сергеевич из автомобиля и подает руку Сане.

И быстро они идут по длинному коридору. Безразлично мелькают направо и налево двери с неизменными дощечками, на которых неизменные слова:

— Занято.

И в углу, наконец, нашелся свободный кабинет.

— Вот и отлично. Так поскорее водки и закуски, а потом обед.

И когда метрдотель вышел, Петр Сергеевич, как мальчик, завертелся по комнате, а потом подхватил Саню и понесся с ней в быстром вальсе.

У Сани закружилась голова. Она прижалась к его плечу и незаметно целовала это плечо, и радостный звон стоял у нее в ушах, и сердце билось перебоями жгучего счастья.

Петр Сергеевич пил много и становился все более и более оживленным.

Его болтовня немного утомляла Саню, а потом и печалила.

— Все о себе и о себе. Хоть бы одно слово спросил про меня!

Но, глядя на его оживленное лицо, она тотчас забывала свою маленькую обиду и опять жадно слушала, хотя на сердце кто-то совершал нехорошую работу.

Заполз маленький червячок и точил себе ходы, и подсказывал сердцу тяжелое предчувствие.

После шампанского Петр Сергеевич сразу осел и приуныл.

Глаза затуманились, голос сразу поник, слова выползали лениво и с трудом.

И вдруг он тихо заплакал, всхлипывая жалко и обидчиво.

И Саня, точно серна, вскочила, подбежала к нему и нежно, как мать и сестра, и пылко, как любовница, зашептала ему на ухо слова утешения, склонившись к нему и целуя его волосы.

А потом смело она обняла его за шею и, увлекая к себе на диван, говорила:

— Ты — мой возлюбленный. Расскажи все. Все расскажи мне, любимый.

Петр Сергеевич всхлипывал, как ребенок, и опустил свою голову на стол.

Саня обнимала его и продолжала шептать слова любви. И когда Петр Сергеевич, откинувшись на спинку дивана, начал говорить, — как кошечка скользнула Саня к нему на колени.

И застыла, и прилегла к нему головой на грудь.

А он — точно ничего не видел и не чувствовал — говорил о последнем эпизоде своей жизни, о разбившемся неожиданно сердце.

Сердце разбилось у ног жесткой и жестокой женщины, искавшей только телесной ласки, женщины жадной, лживой и пустой.

Женщина отняла все: обманула душу своей красотой, посмеялась, растоптала его сердце и жжет его и до сих пор своим адом.

Он говорил громкими словами и сильными терминами, красиво и слишком литературно.

Саня слушала эти слова, но они опять плыли мимо нее.

А на душе звенела звонко-серебряно одна мысль:

— Он свободен. Он больше не любит ее.

Звенела долго и радостно и, уже не слушая его, Саня приподнялась и впилась долгим поцелуем в его красные, полные губы…

Он оторвался от этого слишком пряного поцелуя и изумленно осмотрелся, точно не веря своим глазам.

Но второй поцелуй опять оборвал его мысли, и он уже целовал вкусные женские губы безотчетно и, пьянея от страсти, чувствовал нежные линии и формы бившегося около него в судорогах желаний молодого и красивого тела.

— Я люблю, люблю, — шептали ее побледневшие от знойной жажды уста. — Ты — мой. Я успокою тебя. Ты все забудешь…

И эти слова заставили Петра Сергеевича очнуться.

Мягко и нежно обнимая Саню, он посадил ее рядом с собой.

— Не надо, деточка…

Саня еще ничего не понимает. Блестящие глаза, залитые поволокой, страстно глядят на Петра Сергеевича, — а он хладнокровно звонит и спрашивает счет.

— Поедем, деточка… — говорит он тихо.

— Не хочу, — отвечает Саня и опять тянется к нему, и ее горячие руки обвивают ему шею.

Входит лакей, и Саня сдерживает себя.

Расплата кончена, и Саня бросается к Петру Сергеевичу на грудь, — но слышит сдержанный, одергивающий голос:

— Не надо, деточка, не надо.

Саня испуганно смотрит на него, а Петр Сергеевич в это время заботливо подает ей кофточку и сам надевает шляпу и перчатки.

Саня продолжает смотреть на него испуганными глазами, а Петр Сергеевич берет ее под руку и, как дитя, ведет по длинному коридору.

В автомобиле Петр Сергеевич говорил Сане:

— Я никогда не забуду этого дня. Спасибо вам. Вы, как ангел-хранитель, спасли меня сегодня… Если бы не вы, я или пулю в лоб пустил бы себе, или бездну глупостей препошлейших наделал бы. А вы облегчили мне душу. Вы — прекрасный товарищ.

Саня не верила.