Александр Зиновьев - Нашей юности полет

Дьявол. Да, но какой ценой! Какие ему пришлось дать показания на своего близкого друга?! Кстати, в комнату друга он и вселился.

Бог. Замнем для ясности. Что было - то сплыло. Теперь предоставим Человеку самому вынести решение: стоит повторять жизнь 'или нет. Итак, Человек, напряги последний раз на мгновение память и вспомни, было ли в твоей жизни что-то такое, ради повторения чего ты хотел бы повторить свою жизнь точно в том виде, как ты ее прожил?

Человек. Я уже пережил жизнь снова в своей памяти и воображении. Чем в таком случае то, что предлагаете вы, отличается от этого? В воображении я порою могу вносить исправления, а тут...

Бог. Реальное повторение жизни отличается от воображаемого достоверностью переживаний, в том числе - достоверностью счастья.

Д ь я в о л. И несчастья тоже. И горя, и боли, и тоски, и отчаяния, всего!

Человек. Я хочу жить, но в будущем, а не в прошлом!

Б о г. В таком случае умри!

Дьявол. Готов! Но каков же результат суда?

Бог. Плоды прошлого суть настоящее и будущее. Желание продолжать жить в настоящем и будущем и есть суд над прошлым. Это - извечно и на века. Человек мудр. Он осуществил самый справедливый суд над своей эпохой: решение проблем прошлого лежит в будущем. Человек умер. Да здравствует Жизнь!

Дьявол. Красиво сказано. Но скажите честно, сами-то вы хотели бы повторить свою жизнь?

Бог. Нет. А вы?

Дьявол. Только с одной целью - выяснить, что произошло бы в стране, если бы исправили наши ошибки и пороки, т. е. не писали бы доносов, не громили бы липовых врагов, не одобряли бы подлостей вождей, короче говоря - не делали бы ничего такого, за что нас презирают и клеймят нынешние критики "режима".

Бог. Ну, это и без повторения жизни ясно. Не было бы плотин, заводов, каналов, рекордов, перелетов, военных побед, спутников и всего прочего, а главное - не было бы того, за счет чего могли бы существовать критики "режима".

Д ь я в о л. В таком случае пусть прошлое останется таким, каким оно было. Но пусть оно не повторяется.

ИСПОВЕДЬ

Палачи, стукачи, прохиндеи, Срок настал - отдаю вам дань я. Это вы отстояли идеи. Это вы воплотили их в зданье. Ваше подлое поколение Путь открыло земному раю. Перед вами склоняю колени я, Хотя вас я в душе презираю. Хотя рай ваш страшнее ада, Откровенно признаюся тоже:

Мне иного рая не надо. Только жить в нем - избави Боже!

ДОБРОВОЛЬЦЫ

- В начале войны я отступал с остатками батальона, - говорит очередной случайный собутыльник. - Немцы насели на нас. Надо было во что бы то ни стало оторваться. Я вызвался добровольцем прикрыть отступление. Этот миг, когда я по команде командира батальона "Добровольцы, два шага вперед!" делал эти мои исторические два шага, был смыслом моей жизни. Я был рожден для этого мига. То, что я уцелел, дело случая. После этого я не жил в строгом смысле слова, а, как говорится, коптил небо.

Доброволец, два шага вперед!

Ну а мы пошагаем дале.

Пусть потом кто-нибудь соврет,

Что тебя, как и всех, принуждали.

Доброволец, два шага вперед!

Все равно годы в вечность канут.

Пусть потом кто-нибудь соврет,

Что ты был, как и все, обманут.

Я шагаю два шага вперед.

Жизнь - не праздник, а поле брани.

Что угодно потомок пусть врет.

Я ж предвидел все это заране.

ПЕРВЫЕ

Тогда все было первое, в том числе и первое осмысление сущности нового коммунистического строя. Не старые революционеры, не мудрые руководители, не профессора и маститые писатели, а именно мы - безусые мальчишки первыми постигли самую глубокую и самую трагическую истину тысячелетия: все кошмарное зло нашей эпохи явилось результатом воплощения в жизнь самых светлых идеалов человечества. И от этого открытия нам стало плохо на всю жизнь.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

До "хрущевского переворота" я сочинял стихи, рассказы, анекдоты, высмеивающие сталинизм. Почти все это исчезло бесследно и глохло в узком кругу достойных доверия людей. После хрущевского доклада засветилась надежда на то, что кое-что можно сделать известным, причем под своим именем, а не анонимно, как я делал до тех пор. И я сделал попытку написать что-то для печати. Но ничего из написанного мною не удовлетворяло меня. Слабо, говорил я себе, односторонне, фрагментарно, поверхностно, надуманно, сентиментально... Ты же пережил исторический ураган, а не отрепетированный спектакль расчетливо поступавших разумных существ. В жизни не было четкого разделения на актеров и зрителей, на сцену и кулисы, на режиссеров и исполнителей. А что делать? Что может сказать песчинка, несомая Великим Ураганом, о всем Урагане?

Но зачем думать о прошлом, сказал однажды я себе. Твое время не в прошлом, а в будущем. Оно еще не пришло. Оно еще придет и само, если нужно, продиктует тебе свои книги. А если не продиктует, то, значит, так и нужно, значит, твоя жизнь того не стоит. А теперь живи. Просто живи, как все. И не забывай: сущность прошлой истории резюмируется в ее результате - в настоящем. Сущность истории остается навечно. Исчезают лишь ее строительные леса и ее дорога. И я успокоился. И стал ждать, как все, - в ожидании конца. И в честь освобождения от кошмара прошлого сочинил такое пророчество.

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОРОЧЕСТВО

Все так и будет, господа. Мечта в реальность воплотится. И благодать та будет длиться Во все грядущие года. Но я о райской пуще той, Сказать по-честному, не сохну. Я даже рад, что скоро сдохну, Не встретясь наяву с мечтой. Я только об одном грущу:

Тот рай земной без проволочки До самой до последней точки По праву мертвых получу.

Мюнхен, 1982