Виктория Токарева - Своя правда

Кямал смотрел на Ирину. Из нее что-то ушло. Ушло сверкание молодости. Но что-то осталось: мягкие славянские формы, синева глаз.

Кямал стоял и привыкал к ней. Жизнь помяла их, потискала, обокрала, как цыганка в автобусе. Но все-таки они оба - живые и целые, и внутри каждого, как в матрешке, был спрятан прежний.

- Знаешь, я стал забывать имена, - сознался Кямал. - Не помню, как кого зовут. А то, что ты сказала мне в пятницу, десять лет назад, - помню до последнего слова. Ты моя главная и единственная любовь.

Ирина помолчала. Потом сказала:

- И что с того?

- Ничего. Вернее, все.

Ничего. И все. Это прошлое нельзя взять в настоящее. Ирина не может позвать его в свою жизнь, потому что у нее нет своей жизни. И он тоже не может позвать ее с собой - таковы обстоятельства.

У них нет настоящего и будущего. Но прошлое, где звенела страсть и падали жуки, принадлежит им без остатка. А прошлое - это тоже ты.

Ирина протянула деньги.

Кямал взял пачку, сложил пополам, как обыкновенные рубли, и спрятал во внутренний карман своей многострадальной курточки.

- Я не знаю, когда отдам, - сознался он.

Вторичное жилье сделало шаг назад и в сторону. Это па называется "пусть повезет другому". Но было что-то гораздо важнее, чем жилье, прописка и пенсия.

- Ты ничего не меняй, ладно? - вдруг попросил Кямал. - Я к тебе вернусь.

- Когда?

- Не знаю. Не хочу врать.

- И то дело... - усмехнулась Ирина. Раньше он врал всегда.

Ирина возвращалась на метро. На автобусе. Потом шла пешком. Свернула в лес к знакомому муравейнику. Села на сваленное бревно.

Какая-то сволочь воткнула в муравейник палку, и муравьи суетились с утроенной силой. Восстанавливали разрушенное жилище.

Ирина вгляделась: каждый муравей тащил в меру сил и сверх меры. Цепочку замыкал муравей с огромным яйцом. Муравей проседал под тяжестью, но волок, тащил, спотыкаясь и останавливаясь. И должно быть, вытирал пот.

Ирина вдруг подумала, что земля с людьми - тоже муравейник. И она среди всех тащит непосильную ношу. А кто-то сверху сидит на бревне и смотрит...