Владимир Сорокин - Роман

Только он положил на холст первый мазок, как где-то рядом послышался плеск и чертыхание вполголоса:

- Черт бы побрал...

Роман посмотрел в сторону бани. Там, на широких ступеньках мостка сидел, опустив ноги по колено в воду, Клюгин. Совершенно голый, он по-видимому, только что разделся: одежда кучей лежала на траве возле угла банного сруба. Не обращая внимания на Романа, фельдшер что-то вертел в руках.

Роман поплыл к нему

- Андрей Викторович, мое почтение! - крикнул он, с удовольствием разгребая воду.

- Взаимно, взаимно... - пробормотал Клюгин, не поднимая своей большой головы.

- Что это вы? - спросил Роман, вставая на дно, - Смотрите туча какая! Чудесно как!

Он захватил пригоршнями воду и бросил вверх над собой.

- Ничего чудесного... что за черт...

- О чем вы? Отчего вы не в бане?

- Да сдалась мне эта баня - раздраженно процедил Клюгин, сдирая бумагу с куска грубого темно-коричневого мыла, - Вот ведь прилипла, как сволочь...

Отодрав бумагу, он бросил ее в реку, а сам, поплескав на себя водой, стал намыливаться.

- Андрей Викторович! - рассмеялся Роман, выходя из воды, - Что вы делаете? Почему здесь, а не в бане?

- В бане пусть парятся господа буржуи. А я уж как-нибудь.

- Да право, идите туда, что же вы так не по-человечески?

- Не хочу. Там этот идиотствующий Красновский. Я слышал, как он там ревет, как буйвол кастрированный.

- Но это же невозможно, здесь, прямо в речке?

- Все, все возможно, молодой человек, - пробормотал, усмехнувшись, Клюгин и стал намыливать остатки растительности по краям головы. Причем для этого он низко склонился, едва не касаясь плешью воды. Роман смотрел на фельдшера с любопытством зоолога, разглядывающего невиданную особь.

Вдруг дверь бани распахнулась, и в клубах пара из нее белым колобком выкатился отец Агафон. Быстро, по-муравьиному перебирая коротенькими ногами и выкрикивая "Караул!", он пронесся по мостку и, чуть не задев Клюгина, бултыхнулся в воду.

В двери показались остальные герои банного сражения.

Вынырнув, отец Агафон, видимо, не доставая дна, стал шлепать по воде руками, погружаясь, выныривая и повторяя все то же "Караул!" Все за исключением Клюгина и хохочущего Петра Игнатьевича, бросились его спасать и вскоре вытянули, посадили на ступеньки мостка. Батюшка долго не мог прийти в себя и, крестясь непослушной дрожащей рукой, бормотал, икая:

- Караул... Господи, помилуй... Караул... Господи, спаси и сохрани... Ох...

Антон Петрович и Роман, поддерживая батюшку, принялись не слишком серьезно успокаивать его. Николай Иванович, улыбаясь, поздоровался с Клюгиным, вошел в воду и поплыл. Красновский же, перестав хохотать, отбросил веник и с диким криком: "Поберегись, Навуходоносор!" - бросился в воду.

Батюшка вздрогнул, втянул голову в плечи, закрестился быстрей:

- Господи, Господи, помилуй...

Белый от мыльной пены Клюгин брезгливо поморщился:

- Вот до чего доводит панславянизм. Наберемся, дескать, ума у мужика. Ну, ну...

Он заткнул уши пальцами и опустился с головой под воду Антон Петрович, красный как рак, устало рассмеялся и полез в реку, говоря:

- Ай да Красновский! Ай да великий человек!

Красновский же, вынырнув на середине речки, поплыл по течению, шумно молотя воду.

- Что случилось, Фёдор Христофорович? - спросил Роман, хотя прекрасно понимал, что произошло, даже мог бы представить это в лицах.

- Запарил, запарил, - забормотал батюшка, - вконец запарил. Еще б малость - и служите панихиду по отцу Агафону... ox, - он всхлипнул и тяжело вздохнул.

- Чего же вы поддались?

- А как же тут, родной мой, не поддашься? Как не поддашься, когда человеком страсти такие владеют? Он же лютует, прости Господи! Ох, запарил... совсем запарил...

- Что же вы, сколько лет паритесь, а не привыкнете, - равнодушно пробормотал Клюгин, выходя из воды и не глядя на о. Агафона.

- Господи... ой. Господи... - вздохнул батюшка, и, оглянувшись, позвал слабым голосом, - Тимоша! Принеси простынь.

Через минуту явился Тимошка и накинул на плечи батюшки простыню.

Красновский с Антоном Петровичем и Николаем Ивановичем сплавали на другой берег и, вернувшись, возжелали традиционного "водяного чаепития".

К нему все давно было готово, и вскоре все, включая Клюгина, стояли по грудь в теплой, пахнущей илом и песком воде, вокруг квадратного стола, покоящегося на врытых в дно сваях. Посередине стола возвышался начищенный медный самовар, вокруг него теснились розетки с вареньями, тарелки с пирогами, плюшками и ватрушками.

"Водяной чай" всегда пивался здесь из больших фаянсовых кружек и казался особенно вкусным. Роман с удовольствием прихлебывал чудесный напиток, чувствуя, как катастрофически темнеет кругом.

Все поняли, что грозы не миновать, и пили чай торопясь, обжигаясь, а поэтому преимущественно молча. Лишь Красновский, шумно втягивая в себя чай, успевал произнести что-то восторженно-дикое.

- Эх, друзья, вот что нам надобно! Вот что сердцу русича угодно! бормотал он, - Блошка банюшку топила... адская прелесть! Адская!

- Что вы эдакое говорите, Петр Игнатьевич, - сокрушительно качал головой отец Агафон, - Бога побойтесь!

- В бане он ни Бога, ни черта не боится, - заметил Антон Петрович, с аппетитом поедая плюшку.

- В бане я - адский Наполеон! - хохотал Красновский, вздрагивая жирными покатыми плечами.

- Ох, страшное городите, - тряс мокрой бородой батюшка.

Клюгин молча пил чай, лицо его имело свое постоянное устало-брезгливое выражение.

Вдруг кругом стало совсем тихо и сумрачно. Не лаяли собаки, не слышались никакие звуки. Все, словно по команде, замерли и подняли головы. Фиолетово-серая туча была так низко, что казалось, вот-вот коснется голов. Петр Игнатьевич собирался что-то сказать, как удар грома раздался наверху. Он был глухой, раскатистый, словно выстрел из старой мортиры.

- Царица Небесная, пресвятая Богородица, помилуй нас, - торопливо закрестился отец Агафон, отчего потревоженная вода захлюпала вокруг него.

- Ничего, после грозы допьем, - решительно заключил Антон Петрович и полез из воды.

- Тимошка, снеси в предбанник! - крикнул Красновский, захватив с собой ватрушку и неловко следуя за Антоном Петровичем.

- Мерзкая погода... - пробормотал Клюгин, направляясь на берег, оступаясь и проваливаясь в воду.

Роман же, зачарованный мощью тучи, остался стоять на месте.

Второй раскат грома был резкий, словно там, вверху, чьи-то чудовищные руки расщепили и разодрали вдоль огромное дерево и обе половины его повалились на землю, отозвавшись дребезжанием в оконных стеклах.

- Рома, догоняй! - крикнул Антон Петрович, и все четверо скрылись в бане. Подбежал Тимошка, захлюпав водой, подхватил самовар и понес прочь.

Роман не двигался.