Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Для меня же по дороге в Камергерский вибрация усиливалась, стало казаться, что и дома принялись вздрагивать, шататься, будто порченые кариесом зубы, в особенности заметно дергалась черно-стеклянная коробка «Макдональдса», и в небе, и без того мрачно-нервном, странным образом начали носиться и скручиваться облака. У «Макдональдса»-то, на подходе к телеграфу, я и услышал тогда взволнованно-удивленное: «Это - торнадо! Это - торнадо!» «Какое такое торнадо! - собрался возразить я. - Торнадо случаются известно где! На нас хватает своих вьюг, метелей и гроз!» Но промолчал. Тем более что ни снежинки, ни капли из поднебесий на мостовые и тротуары не опадали. Подумалось, а чем мы хуже Америк или Таиландов с Индонезиями, отчего же и нам не быть одаренными торнадами, тайфунами и цунами?

Небо тем временем из печально-серого превратилось в багровое. По инерции собственного мышления я стал вглядываться в небо в ожидании увидеть пикирующую на Москву бочку. Не увидел. Подземным переходом я направился в Камергерский переулок. И услышал гул из московских недр. «А не возвращают ли из отсутствия дом номер три?» - предположил я. Однако напротив Антона Павловича по прежнему наблюдалась пустота. Теперь уже пошли опасения: а не задраена ли сегодня в связи с шатанием домов, подземными гулами и багровым небом Щель? И если не задраена, то впустит ли она меня, особу, возможно, сейчас излишне обеспокоенную? И если не впустит, то что останется делать мне под багровым небом?

Но Щель впустила.

Наставления Арсения Линикка я вспомнил, действия с Дверью произвел по правилам и тут же оказался перед кассой Людмилы Васильевны.

– Дома не сидится? - спросила кассирша.

– Беспокойство какое-то, - будто оправдываясь, произнес я. - А у вас тихо. Или мне не положено было открывать нынче Дверь?

– Пока тихо, - сказала Людмила Васильевна. - А раз Дверь отворилась, значит, отворилась…

Интонации ее при этом особо приветливыми назвать было нельзя.

– Я не ворчу, - сказала Людмила Васильевна. - Просто настроение у меня нынче поганое. Что-то в природе не так… Пусть бы даже этот наглец Васек Фонарев к нам заглянул. Все бы повеселил…

– Вам-то что волноваться, Людмила Васильевна? - сказал я. - Ваша касса в любом случае будет работать в принятом режиме цен.

– При чем тут цены? - Людмила Васильевна с подозрением взглянула на меня.

– Ну как же, - сказал я, - а вдруг дефолт сегодня грохнет. Небо-то над Москвой багровое. А бочка не летает…

Людмила Васильевна промолчала.

– Мельников Александр Михайлович к вам не заходил?

– Заходил на днях…

– С дамой? И книжку ее вам показывал?

– Именно с дамой. Но оба они были напуганные. А книжку подарил…

– Вы в нее заглядывали? - спросил я на всякий случай.

– Заглядывала, - сказала Людмила Васильевна. - И обеспокоилась…

– Отчего так?

– Промолчу, - сказала Людмила Васильевна.

Помолчал и я.

– А Прокопьев, Сергей Максимович, пружинных дел мастер, - не выдержал я, - он здесь не показывался?

– Ну как же! - Людмила Васильевна, наконец, позволила себе улыбнуться. - Бывал здесь Прокопьев, бывал. Не удивлюсь, если и сегодня он придет. Народу здесь нынче набьется. Да что вы стоите-то! Сделайте заказ Сонечке и садитесь за свой столик. Пока он не качается.

Совет был разумный, я получил от буфетчицы Сони кружку пива с бутербродами и уселся на привычное место невдалеке от кассы. Дома вокруг шатались, а столик мой никуда не отъезжал, не покачивался, был ровен в поведении.

А минут через двадцать в заведении появились Гном Телеграфа Арсений Линикк и пружинных дел мастер Прокопьев. Прокопьев выглядел отощавшим, обветренным, будто побывал в полярных экспедициях, а глаза его показались мне тревожно-веселыми. Поздоровались, тепло поздоровались, Прокопьев был мне приятен. Вместе с Линикком свои подносы они разместили рядом с моей кружкой пива. Естественно, перед Прокопьевым исходила теперь паром камергерская солянка, заставив забыть багровое небо и странные верчения в нем облаков. Ее ароматы и во мне возбудили аппетит.

– Сергей Максимович, - спросил я, - стало ли вам что-либо известно о судьбе Даши… буфетчицы?…

Вопрос этот, - к моему удивлению, вызвал чуть ли не испуг Людмилы Васильевны. Она быстро взглянула на Прокопьева с Линикком и словно бы попыталась о чем-то предупредить их.

– Нет, - сдержанно, глядя в солянку, произнес Прокопьев, - никакие новости о ней мне неизвестны.

– Да если бы она объявилась, - сказала кассирша, - она теперь была бы у буфетной стойки.

– Истинно так, - кивнул Арсений Линикк.

Трое явно знали что-то о Даше, но мой, казалось бы, чрезвычайно деликатный интерес к ее жизненному устройству вызвал недовольство и нежелание что-либо открывать мне.

– Хорошо, - сказал я, - понятно. И естественно, Сергей Максимович, вы ничего не разъясните обывателю по поводу дома номер три, потому как тут государственная тайна. И про бочку вам тоже ничего неизвестно…

– Про какую бочку? - разом будто бы удивились и Людмила Васильевна, и Арсений Линикк.

– Про летающую. «Бакинского керосинового товарищества братьев Векуа», - сказал я.

– Бочкой комиссия не занималась, - сказал Прокопьев.

– Людмила Васильевна, - продолжал проявлять я бестактность, досада на недоверие ко мне подзуживала меня, - а не сбылось ли предсказание Васька Фонарева?

– Какое именно?

– Не перекупил ли известный плут Суслопаров каше помещение у Квашнина?

– Скоро узнаем, - мрачно сказала Людмила Васильевна. Упоминание мною Квашнина, похоже, не вызвало добрых чувств у Сергея Максимовича Прокопьева. Похоже, он даже поморщился.

А народ тем временем повалил в Щель. Одежды люди, сбивавшиеся теперь в Щели, имели самые разнообразные, будто была здесь не бывшая закусочная, а коридоры и буфеты процветавших некогда московских кинофабрик или Ленфильма, где мне доводилось бывать и где в одни сроки снимали «Царскую невесту», «Пиковую даму», «Женитьбу Бальзаминова» и, скажем, «Берегись автомобиля». Но нынешние гости Щели были вовсе не актерами, обряженными по воле сценаристов и режиссеров в надлежащие для съемок костюмы. Нет, их костюмы были истинно соединены с их судьбами и историями их земного времяпрепровождения. Хотя, судя по их репликам и коротким приветствиям, можно было предположить, что они друг другу ведомы, а некоторые из них и просто дружны. И уж конечно, они были знакомы Людмиле Васильевне, хотя у ее кассы оставались немногие, большинство же прибывших направлялись в глубины Щели, а может быть, и в иные ее ярусы. Но почти все они, миновав Дверь, либо стряхивали с себя дождевые капли, либо сбивали с плеч и рукавов снежные хлопья. Стало быть, багровое небо пролилось на Москву или обрушило на нее снеговой заряд.