Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Уловив заминку в нашем с Мельниковым разговоре, в беседу вступила Людмила Васильевна.

– А вы Квашнина знаете? - спросила она.

– Не знаю я никакого Квашнина, - буркнул Мельников.

– И я не знаю, - кивнул я.

– Ой! Ой! Ну как же! - удивилась кассирша. - Миллионщик. Да что миллионщик! Он алименты может платить миллионами, но некому. У него отрасль. Монополия. У него хоккейная команда «Северодрель»!

– Ну и при чем тут Квашнин? - проворчал Мельников, он явно был недоволен вмешательством кассирши в разговор.

– А то, что этот Квашнин, - сказала Людмила Васильевна, - собирается купить закусочную. Будет торговать коврами или поставит игровые автоматы. И мы уж тут не появимся. Если только Дашу он к себе позовет. Он на нее глаз положил. И она на него глядела как на проезжего корнета.

– Ну уж вы, Людмила Васильевна, совсем меру не знаете! - вспылила Даша, сдернула с головы синюю пилотку и убежала на кухню.

– Ой! Ишь как разрумянилась! - обрадовалась Людмила Васильевна.

А мы с Мельниковым помрачнели. На кой хрен нам игровые автоматы! И ведь недавно я все же слышал о Квашнине, о какой-то его бетономешалке. Впрочем, Мельников помрачнел ненадолго. Что вникать в пророчества кассирши, если не утолен его интерес к проблемам летоисчислений? И я понимал, что Мельников, оскорбленный поначалу сребролюбием изыскателей фамильных древ, уже не прочь поторговаться с ними. Отчего же в дополнение к ветвистому дубу не завести деревца диковинные или даже декоративные? Зная Мельникова, я мог предположить, что его особенно привлекала сплющенность времени в системе Единого Поля (то есть объединившего поля электромагнитное, гравитационное, ядерное, слабые и прочие, пока неизвестные), там Мельников мог совмещаться не только с Батыем, Людовиком Каторз, маршалом Катуковым, но и с Шекспиром или с Эзопом, содержа в поле притяжения хриплогласую Жанну д'Арк, и всякой скотине, с ехидством относящейся к его свежим воспоминаниям, скажем, о первом представлении «Гамлета» в лондонском «Глобусе» можно было сунуть в морду родословную «от Хвостенко». Родословная же «от Мазепы», думаю, была для него не столь важна, это так, забава, некий завиток из рококо, арабеск изящный, отчего бы и им не владеть?

– Ну и торгуйся, - согласился я.

– Александр Михайлович, - услышали мы, - вот я и здесь. Как и обещал.

Перед нами стоял молодой человек с пятнистой пиратской косынкой на голове. Мельников покосился на меня, он выказывал - для меня - недоумение, давая понять, что молодой человек - хам и что ни о каких его обещаниях, он, Мельников, не ведает. Пиратскую косынку носил и Коля Пересыпкин, и у него, как у сегодняшнего малого, из-под косынки вылезала на шею косица. («Не к манчжурам ли вы себя причисляете?» - поинтересовался я как-то у Пересыпкина, но нет, о манчжурах Коля и не слышал.) Скоро я посчитал, что подошедшего следует называть не молодым человеком, а парубком или хлопцем, мысль об этом наводили вислые усы малого, правда, пока что жидкие. Косицу малого к оселедцам отнести было нельзя, но не исключалось, что косынка прикрывала стрижку под горшок.

– Хома Брут… - пробормотал я.

– Что? - не понял малый.

Мельников невнятной скороговоркой представил ему меня и предложил садиться.

– Кошеваров, - назвал себя малый. - Кошеваров Максим. Я сяду, но рассиживаться у меня времени нет.

– Николай Пересыпкин вам знаком? - спросил я.

– Нет, - сказал Кошеваров, правда, после некоей заминки. - Среди моих знакомых нет ни Николая Пересыпкина, ни Хомы Брута…

– Ну и слава Богу, - сказал я.

– Разговор здесь уместен? - Кошеваров обратился к Мельникову.

– Да, - кивнул Мельников. - Профессору известна суть дела.

– Тогда приступим, - объявил Кошеваров, расшнуровал черную папку и протянул Мельникову несколько листов плотной бумаги.

– Что это? - спросил Мельников.

– Типовой проект родословного древа. А это список потомков Мазепы, их личностей из боковых ветвей, а также титанов и титанесс, предваряющих рождество Мазепы. А здесь - варианты жанровых форм родословных древ. В частности, типа Тезиса, то есть похвалы Лазарю Барановичу, с картушами, фейерверками, апофеозами и подпорой корней древа подземными девами. Я вам объясню, кто такой Лазарь Баранович…

– Не надо, - сказал я. - Мы читали про Лазаря Барановича.

Слова мои Кошеварова, похоже, покоробили. Но теперь я стал для него фигурой совсем несущественной. К Мельникову же он начал обращаться более уважительно. А Мельников по-прежнему к моему удивлению смотрел на Кошеварова искательно. Познакомившись с текстами проекта, Мельников протянул листы из черной папки мне. Вписаться в летоисчисление от Мазепы Мельникову предлагалось по нескольким линиям. По рыцарски-романтической. Тут Мазепа был герой и рыцарь, и все его предшественники, пусть и сплющенные во времени и едином поле, были герои и рыцари. По линии эротической. Легенда относила Мазепу к вечнозеленым плейбоям космического масштаба. С детства помню даже картинку чуть ли не в сочинениях лорда Байрона. Совершенно голого красавца (торс Шварценеггера) испуганный конь нес по степи. По одному из житий Мазепы он был уличен паном Фальбовским в утехах с женой пана. Схваченный сворой челяди, раздетый, был привязан к лошади и отправлен в степь на съедение волкам. Выжил. Сколько было в Речи Посполитой красавиц, все они поголовно (потелесно) попали в коллекцию Мазепы. Третья линия предлагалась западноевропейских значений. Пересечения судеб Мазепы с тем же Байроном, королем шведским Карлом, королем саксонским и польским Августом Сильным обещали удивительные ветки и сучки и в без того живописном древе. Наконец, линия ясновельможная. Тут какие бы только титулы и дворцы ни случились в прошлом и будущем Мельниковых!

– А вот Петр, - не выдержал я. - Император. Он в летоисчислении от рождества Мазепы - кто?

– Опять же возможны варианты. Основной - он отец Мазепы. Незаконный, но отец. Так же невзлюбил его, как и законного сына Алексея. Сексуальные комплексы по Фрейду. До Мазепы руки не дошли. Другой вариант, менее обоснованный. Петр - незаконный сын Мазепы, отсюда, опять же по Фрейду, ненависть Петра к легкомысленному отцу-гуляке. Впрочем, ваш вопрос (это ко мне) можно признать провокационным и вызванным чувством зависти.

Кошеваров чуть ли не спиной сидел теперь ко мне.

– Да, кстати, - обратился я к Мельникову, - если ты сумеешь породниться с лордом Байроном, то сможешь сплестись ветвями с родом Мальборо и, стало быть, с Уинстоном Черчиллем и с родом Спенсеров, а через него с президентами Бушами, старшим и младшим, ну и с принцессой Дианой.

– Что вам известно об этом? - чуть ли не подскочил Кошеваров.

– Это сведения коммерческие, - сухо сказал я, - и на них имеется ценник.