Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

– Негоже так вести себя, Андрей Антонович, - услышал он. - Негоже.

Зрительные восприятия пришлось возвращать. Ардальон Полосухин сидел рядом с ним. Фуражку снял, положил ее на клетчатые колени, очки загнал на лоб.

– Негоже! - протянул Ардальон. - Торжественный случай и гости. А ты высокомерно дремлешь.

– Очки. Они от чего? - спросил Соломатин. - От ветра? От пыли? От сияния дам?

– От недоброжелателей, - сказал Ардальон.

– Ты кучер на чьих облучках? Не на бетономешалке ли?

– Твое высокомерие мне понятно. Ты теперь при бочке, при сертификате и еще при чем-то, найденном в кисловском подвале. При чем?

– А есть в Москве улица Олжаса Епанешникова? - спросил Соломатин.

– Конечно! С двух до трех часов раз в неделю. Доступна всем, кто знает среднюю полосу в Косынке.

– Из кожи у тебя одни краги? Почему на тебе так мало кожи?

– Я не комиссар. И не водитель кремлевских сумасшедших. Ты не увиливай. Что вам еще досталось в подвале дома Квашнина?

– Пень с маслом. Масло «Злато». В нем нет холестерина.

– Соломатин, кончай, валять дурака, - правая перчатка Ардальона отлетела в воздух, из рукава лондонского шофера выползло портмоне, кнопка отщелкнулась, левая рука Полосухина, также освобожденная от перчатки, вытащила стопку бумажек, извлекла из стопки листок и помахала им перед озадаченным Соломатиным. - Вот твоя расписка, Андрюша. И никуда ты не денешься. Сейчас я тебе ее показываю. Вдруг забыл. А при необходимости она будет тебе предъявлена.

– Глупости, - сказал Соломатин.

– Для тебя глупости, - улыбнулся Ардальон. - Для меня документ. Один среди прочих.

Ардальон вернул должный якорем держать Соломатина листок в стопку, как в карточную колоду, прокатал ее пальцами, вызвав треск, не способной к треску бумаги.

«Какое пакостное у него лицо», - подумал Соломатин.

– Пакостные лица бывают у мелких грешников, - сказал Ардальон. - А я к мелким, по классификации кассирши Людмилы Васильевны, грешникам не отношусь.

– И все же лицо у тебя пакостное, - сказал Соломатин.

– Вкусовое суждение, - сказал Ардальон. - Впрочем, мне на него наплевать. Кровь твоя, та, что на расписке, исследована. Не в больничной, понятно, манере. Хотя проведена идентификация и с твоими медицинскими показателями. Тут все в норме. Так что документик у меня подлинный. Не отвертишься. А вот иные особенности твоей крови выявили и особенности твоей судьбы. Должен сказать…

– Меня это не интересует, - резко сказал Соломатин.

– Не интересует - и не интересует, - сказал Ардальон. - А жаль.

– А у тебя, Ардальоша, хлястик на куртке, - сказал Соломатин. - И вытачки на бриджах.

– От твоих щедрот, Андрей Антонович, - рассмеялся Ардальон. - От твоих!

– Чего вы явились-то сюда?

– У каждого свои причины.

– Свои причины ты мне не откроешь. Да они тебе и самому не ясны. А что тут делает Квашнин?

– У него спроси.

– Про шесть миллионов - это треп?

– Нет, не треп.

– Ну ладно… А Прокопьев? С чего он вдруг в вашей команде?

– Краснодеревщик-то? Он по-моему ни в какой команде быть не может. Отчего он согласился участвовать в этом деле, мне самому интересно.

– Погоди, - сказал Соломатин. - Неужели нынешний интерес Квашнина вызван тем, что бочку… якобы есенинскую… нашли в его доме?

– Спроси у Квашнина, - сказал Ардальон. - Дом, кстати, пока не его. Но будет его…

– Полагаю, что ты втерся в окружение Квашнина вовсе не в связи с бочкой.

– У меня другие сюжеты, - сказал Ардальон. - Но и этот забавен.

– Две странности человека, умеющего добывать миллионы. Бочка. И неспособность распознать пройдоху.

– Ему пройдохи в подручных как раз нужны. Но я-то - не в подручных! Отнюдь! - Ардальон рассмеялся. Нельзя сказать, что смех его вышел приятным. Злым вышел. - Но вот ты распознал. Какая тебе выгода?

– Зачем ты подсел ко мне?

– Вот тебе раз! - удивился Ардальон и, видно, что искренне. - Ты же сам искал меня в Столешниковом и расспрашивал о субъекте в валенках ароматную даму Голубеву-Соколову. Ты же без девяти три звонил в офис «Бельфонда» на улице Епанешникова, а надо было бы придти туда на полчаса раньше. Батюшки, да кто же там на Агалакова напал?

На Агалакова напал неистовый кавалер Нечухаев. То есть не так, отчитал себя Соломатин, неистовым кавалером, раз он отказался сопровождать лучезарную Елизавету в прохладные места, Нечухаева признать было нельзя. Он проявлял себя неистовым ревнителем искусствоведческой правды, как он ее понимал. Снова размахивал - теперь уже вблизи Агалакова и переступавшего с пяток на носки Квашнина - бумажкой справки и номером «Прометея».

– Андрей Антонович, Андрюша, доктор! Иди к нам! - Павел Степанович Каморзин призывал Соломатина в спасители.

– Блин! - выругался Соломатин. - Не протек бы тогда Квашнин, не было бы этой дурацкой бочки.

Однако поплелся завершать дискуссию. Куража и пафоса сейчас в нем не было, оставалось лишь любопытство. В особенности ему были интересны хождения вокруг бочки пружинных дел мастера Прокопьева. На выкрики Нечухаева отвечал как бы устало, с некоей даже сострадальческой улыбкой невропатолога, вынужденного успокаивать истеричку. Обвинения в самозванстве бочки назвал оскорбительными и предложил Нечухаеву стреляться, сейчас же, здесь, на выпасе. «На каком выпасе?» - сам же удивился Соломатин. Но похоже, это «на выпасе» особенно напугало Нечухаева, тот затараторил что-то о безнравственности дуэлей, о том, какой вред они нанесли отечественной литературе. И стих. Добил Соломатин Нечухаева (возможно, лишь на время) ссылкой на труды литературоведа Максима Юлдашева, доказавшего законность и значительность бочки из Брюсова переулка. Вертопрах Агалаков при этом закивал одобрительно и со значением взглянул на Квашнина. Тот и раньше не произнес ни слова и теперь не произнес. «Юлдашев? Кто такой Юлдашев? - сам себя спросил Соломатин. - Где-то я слышал про Юлдашева…» И вспомнил. Юлдашев - тот самый Макс, Максуд, дворник, он-то и завел их с Каморзиным в подвал дома в Средне-Кисловском.

– Ба! И ты тут! - рядом с Прокопьевым стоял Васек Фонарев, водила-бомбила, на лице его были красные полосы, видно, сходил к себе в дом, поспал. - У меня-то здесь через две улицы сад-огород. Не у меня, а у полковника, стервы моей. Держи стакан. Выпьем.

– Нет. Не могу, - сказал Прокопьев. - Я при деле.

– При деле! - рассмеялся Васек. - То-то я вижу, ты сегодня какой-то подозрительный. Все что-то просматриваешь и подсчитываешь. При каком деле-то? Ты с этими, что ли? - Васек указал на мужчин, стоявших за Квашниным и Агалаковым. - Да у них морды-то совершенно бандитские. Рот открой, и они тут же наш культурный очаг уворуют!

– Не позволим! - выступил вперед Марат Ильич.

– Анатолий Васильевич, - Агалаков обратился к Квашнину, - полагаю, что мы можем продолжить наше путешествие. Никакие резоны на Павла Степановича, увы, не действуют.