Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Влюбленность Соломатина ни к каким подвигам пока не подталкивала. Нечухаев в драконы не годился. Нынешняя влюбленность была тихая, хотя и упрямая, но она подталкивала к играм воображения и мечтаниям. Какие-либо действия Соломатина и встречи с Елизаветой игры воображения и мечтания могли отменить.

А этого не хотелось.

«Ну ладно, - решил Соломатин, - вот встретимся с Ардальоном, и если он предложит мне дело, тогда и посмотрим…»

Решил, как вздохнул.

Встречу Ардальон назначил ему в рюмочной на Большой Никитской. «Это в двух шагах от вашей службы…» Рюмочную Соломатин, конечно, знал. Вблизи Брюсова переулка держались два заведения, где можно было недорого и вкусно перекусить - шашлычная в Калашном переулке и вот эта рюмочная. Жанрового соответствия, кстати, здесь не соблюдалось. Это скорее была не рюмочная, а нечто среднее между рестораном и харчевней. В отличие от Калашного здесь угощали блюдами русской кухни. Публика заходила приличная. Рюмочная была рекомендована иностранцам как место безвредное для организмов и безопасное. Никаких разборок здесь не происходило. Рекомендацией для колеблющихся была и утвержденная у двери под стеклом вырезка из «Вечерней Москвы» - «Встретимся в рюмочной», в ней сообщалось, что частыми гостями и друзьями хозяев являются знаменитые люди - художница Татьяна Назаренко и актер театра и кино Станислав Любшин. Несколько раз Соломатин забредал сюда вечером с Павлом Степановичем Каморзиным, когда дневные добычи или удачи подвигали к легким застольям. Обедать же «всухую» (ну допускалась кружка пива) заходил часто.

Ардальон, к удивлению Соломатина, в рюмочной его поджидал. Красный шарф спадал с его плеча к полу, на британского шофера столетней давности он уже не походил, брюки и рубаху, как Агалаков у Каморзина, имел модно-мятые, а вот головной убор и обувь его Соломатин сразу разъяснить себе не смог. Шляпа его, уложенная рядом на стул, была, похоже, альпийская, с серым пером (ястреба, может?) сбоку, то ли от тирольского пастуха, то ли от Вильгельма Телля. Туфли же на первый взгляд могли показаться клоунскими. Во всяком случае, по понятиям Соломатина, такие туфли носили шуты ранних Людовиков и доколумбовых испанских королей. Длиннющие, из тонкой кожи, с загнутыми, чуть ли не в полметра носками, явно чем-то набитыми.

– Ну что? - спросил Ардальон. - Сразу к делу? Быка за рога?

– Можно и за рога, - сказал Соломатин. - А что это за обувь у тебя такая?

– Славная обувь! Пигаши! - рассмеялся Ардальон. - Удобная! Носки уплотнены конским волосом. В футбол в них, конечно, не поиграешь. Но танцевать в них - прекрасно!

– Ты хороший танцор?

– Замечательный! - сказал Полосухин. - Называть меня надо было не в честь бегуна, а в честь танцора! Вацлавом каким-нибудь. Или Марисом. Диджеи выделяют меня на дискотеках. Особенно хорош в импровизациях. Но тебя ведь моя обувь интересует по иной причине. Не скрывает ли она копытца. Так ведь? Сейчас сниму. Какую ногу предъявить? Левую, наверное. За левым плечом сидит черт, и в него надо плюнуть три раза.

Ардальон моментально расшнуровал левый пигаш, снял его и предъявил Соломатину пятку.

– Ну что? - спросил Ардальон.

– Пятка мытая, - заметил Соломатин.

– Ну спасибо, - сказал Полосухин. - Прощупай. Брезгуешь. Конечно, ты вправе сказать, что копытца могут быть и съемные. Как шипы на бутсах. В зависимости от погоды и особенностей травяного покрытия поля.

– Я ничего не скажу.

– Тогда спроси, зачем мне расписки да еще и кровью, выдавленной из указательного пальца правой руки.

– Не спрошу, - сказал Соломатин.

– Молодец, - сказал Ардальон. - К тому же ты и не помнишь, что вызывался совершить и что было обещано взамен. А если сейчас спросишь об этом, я тебе не отвечу. Рано. А может, я вообще беру кровь ради анализов, простеньких, нет ли СПИДа или сифилиса, ну и более сложных, о каких у тебя и понятия нет.

– Ты уже говорил об этом.

– Разве? - удивился Ардальон. - Выходит, я болтун. Так ты по образованию - книговед?

– Книговед, - сказал Соломатин. - Платформа Левобережная. Теперь там чуть ли не университет. Ну и другие образования.

– С антиквариатом дело имел?

– Случалось, - кивнул Соломатин.

– Известное дело, случалось, - сказал Ардальон. - В кругах имеешь прозвище. Или кличку. Оценщик.

– В каких кругах? - спросил Соломатин.

– В определенных.

– С определенными кругами и какими-либо оценками дел давно не имею, - сказал Соломатин. - Это в другой жизни. И если я был Оценщик, то - в книжном мире. В антиквариате я - любитель с узкими интересами.

– Иной любитель существеннее профессионала, - сказал Полосухин. - Особенно, если он бескорыстен и честен.

– Что тебе известно о моем бескорыстии? - спросил Соломатин.

– Это я так… Вообще… На всякий случай…

– Зачем тебе специалист по антиквариату? Хотя бы и оценщик?

– Отогнать Агалакова. Оконфузить его и удалить. Или более того…

– Он тебе мешает?

– Он мешает Квашнину.

– А кто ты при Квашнине?

– Пока никто. Так, загадочная личность. Но с проектами. А Квашнин - игрок и человек любопытствующий.

– Что вашу команду пригнало в сад Каморзина?

– Одна из затей Агалакова. Суть и подробности неизвестны. Не допущен.

– А легенда о шести миллионах долларов?

– Это не легенда. Это реальность.

– Но Квашнин человек выгоды…

– Он может позволить себе и чудачество. А иные его чудачества потом оборачиваются выгодой.

– А не устроила ли ваша команда с досады пропажу бочки? Или вы этаким способом уворовали ее?

– Нет! Что ты! - искренне заявил Ардальон. - Нас самих это ошарашило. И кто это и зачем произвел, пока не отгадали. А у нас ведь служат отменные следопыты.

– Квашнин расстроился?

– И расстроился. И встревожился.

– Психоз какой-то! Кто-кто, а я-то имею представление об этом куске железа. Всяческие предположения выстраивал, отчего случилось помрачение умов множества людей, но так ни к чему не пришел.

Молчали долго. Соломатин молчал мрачно, желваками шевелил.

– А что это мы треплемся всухую? - Ардальон вскочил. - А потому и разговор получается необязательный.

В недрах рюмочной наиболее примечательным был бар. При нем недоставало чучела медведя и пальмы в кадке. Бар походил на крепыша-тяжеловеса. Все в нем - и темно-коричневые бока, и линии буфета, и рога-подсвечники, и старый будильник посреди выставочных сосудов, и основательность столбов, поддерживающих крышу-«балдахин» бара - было напоминанием о годах послевоенных, а возможно, и о довоенной поре. У такого бара старший лейтенант Шарапов вполне мог ожидать появления бандита Фокса.

Но сейчас к бару подходил Ардальон Полосухин. По дороге, впрочем недолгой, метров в семь, он произвел три прыжка с притопами, предъявив посетителям и персоналу затейливоносые туфли монаршьих шутов.