Array Коллектив авторов - Русский полицейский рассказ (сборник)

– Как понимать? Очень просто.

– Да ведь моря-то тут нет!!

– Неужели?.. Гм… А ведь в самом деле, кажется, нет. Действительно, нет.

– Так как же так – «морской сбор»? Почему без расписок, документов?

– А?

– Я спрашиваю – почему «морской сбор»?!!

– Не кричите. Я не глухой.

Помолчали. Ангел его превосходительства притих и смотрел на все происходящее широко открытыми глазами, выжидательно и спокойно.

– Ну?

– Что «ну»?

– Какое море вы улучшали на эти триста рублей?

– Никакого моря не улучшали. Это так говорится – море.

– Ага. А деньги-то куда делись?

– На секретные расходы пошли.

– На какие именно?

– Вот чудак-человек! Да как же я скажу, если они секретные!

– Так-с…

Ревизор часто-часто потер руки одна о другую.

– Так-с. В таком случае, ваше превосходительство, вы меня извините… обязанности службы… я принужден буду вас, как это говорится, арестовать. Никифоров!

Его превосходительство обидчиво усмехнулся.

– Очень странно: проект морского сбора разрабатывало нас двое, а арестовывать – так меня одного.

Руки ревизора замелькали, как две юрких белых мыши.

– Ага! Так-так… Вместе разрабатывали?! С кем?

Его превосходительство улыбнулся.

– С одним человеком. Нездешний. Питерский чиновник.

– Да-а? Кто же этот человечек?

Его превосходительство помолчал и потом внятно сказал, прищурившись в потолок:

– Виктор Поликарпович.

Была тишина. Семь минут.

Нахмурив брови, ревизор разглядывал с пытливостью и интересом свои руки…

И нарушил молчание:

– Так-так… А какие были деньги получены: золотом или бумажками?

– Бумажками.

– Ну, раз бумажками – тогда ничего. Извиняюсь за беспокойство, ваше превосходительство. Гм… гм…

Ангел его превосходительства усмехнулся ласково-ласково.

– Могу идти?

Ревизор вздохнул:

– Что ж делать… Можете идти.

Потом свернул в трубку жалобу на Дымбу и, приставив ее к глазу, посмотрел на стол с документами.

Подошел Никифоров:

– Как с арестованными быть?

– Отпустите всех… Впрочем, нет! Городового Дымбу на семь суток ареста за курение при исполнении служебных обязанностей. Пусть не курит… Кан-налья!

И все ангелы засмеялись, кроме дымбинского.

ГОРОДОВОЙ

Кроткое, безответное существо. Выдерживает стужу, жару, дождь и ветер изумительно. Одет в неуклюжую, как будто накрахмаленную шинель и невероятной громоздкости сапоги из гиппопотамьей кожи… В мирное время имеет дело, главным образом, с извозчиками и пьяными. Разговор у него с извозчиками следующий: «Милый мой, потрудитесь держаться правой стороны… вы меня этим очень обяжете!.. Послушайте, дорогой ломовик! Нельзя въезжать оглоблей в затылок мирного прохожего. Извините меня, но осторожность в данном случае не мешает».

Разговор провинциального городового с пьяным:

– Милостивый государь! Вы, кажется, вышли из равновесия… Потрудитесь опереться о мое плечо. Ничего, ничего… Не смущайтесь.

Провинциальный городовой взяток не берет.

ОКОЛОТОЧНЫЙ

Человек хотя высшего образования не получивший, но имеющий солидный налет культурности. Избегает употребления спиртных напитков, следит за литературой, не чужд сентиментальности.

В участке ведет с арестованным громилой или карманщиком такой разговор:

– Конечно, до суда я не имею право считать вас виновным, но я думаю, что эти золотые часы и горячий самовар вы приобрели не совсем легальным способом… Что делать… Я не вымогаю у вас сознание расспросами, но задержать, к сожалению, принужден. Что делать – Dura lex, sed lex… [28]

Взяток околоточный не берет.

ПРИСТАВ

Нет ничего симпатичнее провинциального пристава. Это весельчак, остроумец, душа общества; говорит хорошо поставленным баритоном, крестит у купцов детишек и всякий раз поднимает неимоверный скандал, когда кто-нибудь, по глупости, попытается предложить ему взятку.

С арестантами и ворами обращается еще мягче околоточного, даже пересахаривает.

Взяток, не бер… Впрочем, мы об этом уже говорили выше.

ПОЛИЦМЕЙСТЕР

Несмотря на свое высокое положение полицмейстер для всех доступен. Всякий самый последний нищий может искать у него справедливости и защиты. С купцами водит только духовную дружбу, так как вегетарианец, и все эти окорока ветчины, балыки, икра и коньяки – для него звук пустой.

Перед законом преклоняется. Либерал и втайне немного симпатизирует евреям.

Взяток провинциальный полицмейстер, конечно, не берет.

В тифлисский полицейский участок пришла какая-то армянка и, разливаясь в три ручья, сообщила:

– Моего мужа украли!

Пристав удивился:

– Как украли? Что ты врешь? Будто это самовар какой или сапоги… Кто украл?

– Разбойники. Пришли к нам и взяли его.

– Да что же они его, в узел, что ли, завязали?

– Зачем в узел? Просто взяли и увели в горы.

– Странно… Ну для чего он им нужен? Будь он еще съедобный…

– Они выкуп хотят. Тысячу рублей за мужа требуют!

– А ты не давай! – посоветовал, после долгого раздумья, пристав.

– Да как же не дать, ежели мне без мужа никак невозможно. Или пусть полиция мне его отыщет, или выкуп платить надо.

– Отыскать… Это легко сказать – отыщите! Ты говоришь – в горы его увели?

– В горы.

– Ну вот видишь! Как же его найти… Гор много есть: Кавказские, Уральские, Карпатские, Монбланы разные… Нешто так сразу найдешь…

Армянка повалилась в ноги:

– Найдите, ваше благородие!

На другой день в участок пришли три женщины и двое мужчин.

– Что нужно?

– Г. пристав! Ради Бога! Разбойники нынешней ночью увели наших мужей!

Пристав заинтересовался.

– Да как же они их увели? Неужели так: привязали веревкой за ноги и утащили?

– Мы уже не знаем как… Только знаем, что увели в горы. Вы уже отыщите их, г. пристав!

– Легко ли сказать: отыщите! Гор, братцы, много есть – Кордильеры, Тибетская возвышенность, Уральская… Впрочем, сделаю что могу.

Вечером пристав снарядился в экспедицию: взял сто стражников, пушку и пошел по направлению к горам. Подошел к первой горе, потрогал ее рукой, почесался:

– Здоровая, шельма!

В голове у него мелькали грандиозные планы: срыть все горы, чтобы некуда было уводить горожан… Или расклеить везде обязательное постановление, воспрещающее увоз в горы, под угрозой штрафа в 500 рублей, с заменой в случае несостоятельности…

Но, по зрелом размышлении, у пристава явилась третья идея, наиболее удобоисполнимая и не менее радикальная: он вернулся в город, произвел обыск у одной заподозренной сельской учительницы и выслал двух евреев-музыкантов: