Array Коллектив авторов - Русский полицейский рассказ (сборник)

Трудно описать ту скуку, какая одолевает человека, не привыкшего к далеким путешествиям и проводящего вторые сутки в вагоне, да еще полесской дороги.

Вечер. Поезд однообразно-монотонно громыхает. В вагоне слабо мерцает свет от огарка стеариновой свечки. Из немногих пассажиров которые, улегшись поудобнее на диванах, дремлют, а другие сладко похрапывают. Нет с кем перекинуться словом. A время бесконечно мучительно тянется черепашьим шагом. Я жестоко раскаивался, что вздремнул днем и благодаря этому теперь обречен на бодрствование среди сонного царства.

Ищу спасения на площадке, в надежде хоть подышать свежим воздухом, но ветер с мелким дождем скоро загоняет обратно в вагон.

– Кто едет до станции N-ской? – прозвучал густой бас кондуктора.

Оклик этот разбудил моего vis-a-vis [29]в военной форме, дремавшего, растянувшись на диване. Он потянулся, зевнул, надел фуражку и, усевшись, начал закуривать папиросу. Тут я увидел, что передо мною полицейский чиновник с серебряными позументами на погонах и по шитью на выглядывавшем из-под шинели мундире VIII класса, а герб на фуражке с изображением архистратига Михаила указывал на Киевскую губернию.

От нечего делать мы начали изучать друг друга. Сосед мой был среднего роста, посредственного сложения, лет 35–37, шатен, с заметной проседью и характерными складками на симпатичном, смелом, открытом лице – признаками усиленного труда в борьбе за существование. Стальной холодный взгляд его голубых глаз, казалось, пронизывал насквозь, и при встрече с ним чувствовалась какая-то непостижимая неловкость.

Осанка и манера держаться изобличали в нем джентльмена. Видно было, что человек этот получил хорошее воспитание, видавший на своем веку и вообще много пережил. Я решил во что бы то ни стало с ним побеседовать, в чем, как читатель увидит впоследствии, не ошибся.

– Позвольте, сосед, огонька, – обратился я к нему, вынимая папиросу, с целью завести разговор, хотя спички у меня имелись.

– Пожалуйста, – вежливо ответил он мелодичным, немного небрежным тоном, протягивая мне коробку со спичками. – А скажите, где мы теперь находимся?

– Только что проехали станцию N-скую.

Мало-помалу разговор завязался. Через полчаса мы оба чувствовали уже себя как старые знакомые, и я рискнул просить своего случайного собеседника рассказать что-нибудь из своей полицейской практики. А что он имеет неиссякаемый запас приключений, это было видно по всей его фигуре и той самоуверенности при общении с посторонними, которыми отличаются закаленные натуры, бывавшие в переделках.

– Охотно, – ответил он, уселся поудобнее, откашлялся, снова закурил, погладил свои маленькие мягкие усики и начал:

– Дело было зимою 1907 года – в период охватившей всю матушку-Россию эпидемии дерзких грабежей и насилий, с которой полиции приходилось бороться, что называется, не покладая рук. Этот страшный недуг не миновал, конечно, и нашего Поневежского уезда, Ковенской губ., в котором я тогда служил становым приставом.

В моем стане протекала речонка Муша с живописными берегами, на которых зеленой лентой расположены пашни и приютились образцово устроенные фермы, отчасти поляков, а преимущественно немцев-помещиков. Все береговые поселения носили одно и то же название Помуш, лишь с прибавлением какого-нибудь имени прилагательного, как, например, синий, дубовый и т. д.

Как-то ночью на шоссе, вблизи имения Красный Помуш, довольно зажиточного помещика и владельца паровой мельницы Мейера, засела шайка из 7 вооруженных бандитов, в ожидании почтальона, имевшего перевозить с почтою крупную сумму денег. Между грабителями были даже распределены роли в предстоящем деле: то есть одни имели остановить лошадей, другие расстреливать почтальона, третьи ямщика и т. д. Но о готовящемся нападении своевременно узнали власти, и злоумышленники попали в руки правосудия. В преследовании и поимке их, частью из-за любви к искусству, отчасти и в видах обеспечения собственной безопасности в будущем, принимали деятельное участие некоторые окрестные помещики, а также сам Мейер и его два взрослых сына – Артур и Альберт. Все трое, под перекрестным огнем злодеев, проявляли чудеса храбрости и энергии.

Через несколько дней все участники погони, а в том числе и Мейеры, получили анонимами письма с изображением браунинга, кинжала и адамовой головы, за подписью партии социал-революционеров, в которых сообщалось, что адресаты осуждены на смерть, за вмешательство не в свое дело в виде оказания содействия полиции при аресте их 7-ми собратий. Письма эти, конечно, попали в мои руки, и за окрестностями было установлено бдительное наблюдение.

Мейер жил в красивом двухэтажном домике, занимая нижнюю половину сам, а сверху помещались остальные члены его семьи, как-то: пожилая сестра-вдова, названные выше два сына и прислуга.

Не придавая слишком большого значения мандату, он все-таки поместил рядом со своей комнатой несколько шоссейных рабочих и на всякий случай снабдил обоих сыновей револьверами, сам же, как охотник, держал всегда заряженную, висевшую над его кроватью дробовую двустволку. Я лично вручал ему свидетельство на приобретение револьверных патронов, которых он купил ограниченное количество и вел им строгий счет при практической стрельбе. Он был вообще аккуратен, как немец, но и скуп же при том, как Кощей.

Наступили Рождественские праздники. Рабочие – охранники Мейера разъехались, и единственными обитателями домика остались лишь его владельцы да прислуга, между которою выделялась миловидная горничная Маша. Сразу старик несколько тревожился, но вскорости успокоился, и жизнь в имении потекла обычной колеей. Об угрозах постепенно все забыли.

Большие стенные часы в моей канцелярии пробили 3 ночи с 30 на 31 декабря. Заканчивая некоторые новогодние отчеты, я еще занимался, но уже собирался уйти к себе, как вдруг раздался дребезжащий звонок телефона. Надо вам сказать, что у нас были включены в телефонную сеть даже квартиры сельских старост и полицейских урядников.

– Это становая квартира? – слышу я в трубке.

– Да, – отвечаю. – Я пристав, что угодно?

– Старик Мейер убит революционерами в собственной постели. Поспешите на место происшествия.

Если бы меня окатили целой бадьей холодной воды, и то не произвело бы на меня такого впечатления, как это сообщение. Переспросив еще раз, я приказал тотчас же закладывать лошадей, а сам стал наскоро собираться в дорогу.

Через несколько часов я уже ехал в Красный Помуш, отстоящий в 25 верстах, и, прибыв туда в 8 утра, немедленно приступил к осмотру места преступления. Перед моими глазами раскрылась такая картина.

Просторная светлая комната, меблированная, хотя и прилично, но с некоторым беспорядком, что было последствием продолжительной холостяцкой жизни после вдовства обитателя ее; на окнах горшки с неизменной геранью и другими комнатными растениями, в углу кровать, над нею давно не выбивавшийся ковер, на котором, в свою очередь, красуются сумка, ягдтдаш и другие принадлежности охоты. Однако ружья не было видно. Дверь комнаты выходила в большие сени. Одно из окон разбито, и сброшенные с подоконника цветы валялись тут же на полу. Окровавленный труп старика в нижнем белье лежал на кровати, в неестественном положении. Было очевидно, что покойный убит во время сна и умер не сразу, а боролся со смертью. Судебно-медицинским осмотром трупа установлено, что Мейер убит из револьвера, причем одна пуля засела в голове, другая в груди, третья пробила навылет кисть левой руки и найдена в кровати, а четвертая застряла в стенке, по-видимому не попав в цель. Вещи все были на местах, и даже карманы платья остались нетронутыми, так что о грабеже не могло быть и речи.