Александр Мишарин - Белый, белый день

Они стояли, явно прощаясь, смеялись чему-то непонятному для стоящего внизу П.П. Ему показалось, что они даже поднимали на прощание - наверное, еще трофейные - звонкие бокалы из тончайшего хрусталя. Он слышал! Слышал этот чарующий, пленительный перезвон бокалов в их руках...

Но вот фигуры исчезли. Мария Ивановна, видно, провожала маму в прихожей. Еще минута, две, три... Последние слова: "Ах, я же забыла... Я же пришла к тебе рассказать..."

Кавголов стоял, притаившись в выступе ложной арки, столь любимой сталинскими архитекторами. Еще минута... другая. И мать появится в дверях дома...

Но прошло пять минут... Десять! Кажется, уже полчаса...

П.П. решился оторваться от стены и глянуть в то окно...

Теперь оно было темное - закупоренное чем-то тяжелым, не пропускающим ни полоски света. А когда Кавголов оглянулся, то увидел прямую, как стрела, пустынную Песчаную улицу. Никаких трамваев, никакого круга. Ни остановок, ни людей, спешащих с работы... Ничего! Только первая в этом году слабая поземка, увлекаемая ветром по когда-то молодой и праздничной, а теперь состарившейся, довольно унылой, тускло освещенной улице.

П.П. пошел посередине тротуара, неуверенно похлопывая себя по карманам. То ли хотел закурить, то ли принять лекарство. Трость - его гордость сейчас показалась ему хлипковатой и вычурной. Не выдержит она его веса, если ему действительно станет плохо.

А ведь это все звоночки! Звоночки! Сосуды головного мозга...

- Вам плохо? Помочь? - неожиданно услышал рядом голос высокого мужчины с некрасивым, но по-своему обаятельным лицом.

Кавголов невольно распрямился: "Ну, что вы! Не за того меня приняли! Я еще..."

И неожиданно заговорил с незнакомцем легко, приязненно, словно со старым знакомым:

- Вот стою и думаю - почему одни старики к моему возрасту высыхают, превращаются буквально в свою тень, а другие становятся так непохожи на себя?.. Даже лепкой лица! Смотришь ему вслед - он ли это или не он? Вот и меня всё раздувает! Вроде бы даже мускулатура растет, не только пузо... А все равно... Боюсь упасть!

- Ничего вы не боитесь! - спокойно и даже улыбаясь ответствовал собеседник. - А масса тела - это серьезный вопрос... - Он стал профессионально серьезен и добавил кратко, но не легковесно: - Это физиологически зависит от того, какие задачи вы себе ставите!

- Да никаких задач я уже себе не ставлю! - в сердцах вырвалось у П.П. Я просто хочу кое-что понять.

- А это и есть задача! И судя по вам... это задача немалая! Масштабная.

Кавголов внимательно посмотрел на лицо собеседника. Кого-то оно ему напоминало. Но кого? Убей Бог!..

- Конечно, конечно... - забормотал Кавголов. - Я недавно думал об огромных волнах ненависти. О нерационально взрывающихся... энергиях изменений. Я бессильно назвал их волнами ненависти. Но нет, это скорее волны изменений! А значит, и разрушений... Они были так же сильны и в первые послевоенные годы. Миллионы остались без жилья, без семей, без близких... Все были как-то по-разному ранены... Кто - убитыми отцами, сожженными или разбомбленными квартирами. А кто - бешеными трофеями. Какой-нибудь подполковник старался пригнать на родину грузовик. А генерал - вагон. Маршалы и каптенармусы - эшелоны... А народ жил ужасно, нищенски! И при этом тяжело работал! Физически работал! И вот тогда тоже расцвела преступность... воровская среда. Она базировалась на миллионах потерянных, никому не нужных людей. И на детях, на калеках! И на просто потерявшихся, не выдержавших шока войны людях. Война выпила, выжрала у них силы! Шла мясорубка... Дети, школьники, солдаты, покалеченные в прошлых боях... Умные старослужащие, уже не лезущие под пулю... Недаром расцвел СМЕРШ! Доносчики, пьянство, трофеи, изнасилования... Война раздавливает человека! Даже если она якобы победоносная!..

- Вы воевали? - тихо спросил собеседник.

Кавголов вздохнул.

- Нет, воевал мой отец.

- И мой тоже.

- Как он теперь?

- Он давно умер.

- Мой тоже...

Собеседник помолчал, кашлянул. И сказал тише:

- Он страшно пил. Хотя окончил войну генералом, Героем Советского Союза.

- Понимаю...

П.П. посмотрел на этого скромного, даже бедно одетого человека в каком-то легкомысленном берете, которые носят бедные врачи и богатые туристы.

- Я врач, - словно услышав его мысли, ответил собеседник. - Всю жизнь здесь живу, в этом доме. - Он показал на дом, около которого только что прятался П.П. - Заходите как-нибудь... Мы, кажется, соседи? Я вас давно приметил в наших краях. - Он решительно протянул руку. - Макаров Иван Васильевич. Прошу. Живу я один - с женой как-то не заладилось. Правда, не пью. А на чай с сахаром милости просим!

Он улыбнулся, и Кавголову вдруг что-то стало ясно.

- А мама ваша... жива? - неожиданно спросил он.

- Да-а, - даже растерялся Иван. - Только она отдельно живет... Вот ездил к ней, навещал.

- А Мария Ивановна... давно умерла? - почти мрачно спросил Кавголов.

- Да... Больше двадцати пяти лет...

- Вы уже институт окончили? - почти утвердительно произнес Кавголов.

- И даже аспирантуру... А перед ней ординатуру! В Первой градской... У меня замечательные профессора были.

Иван Васильевич говорил что-то случайное, сбитый с толку вопросами этого еще могучего, странноватого старика.

- Замечательные у вас не только профессора были! - Кавголов протянул руку на прощание. - Увидимся! Куда мы тут друг от друга денемся...

У П.П. всегда была крепкая рука, но пожатие младшего Макарова представилось ему пожатием каменной десницы.

Они попрощались. Кавголов перешел на другую сторону Песчаной и остановился возле угла, откуда еще был виден старый кооперативный дом. Минут через пять-семь шторы на втором этаже неторопливо распахнулись. Внутри комнаты зажегся слабый, какой-то сиротский свет.

"Все! Все на свете случается. И ни от чего не отмахнешься, не заткнешь уши! Ты всегда в кругу. Как бык на арене! И тебе всегда бросают вызов! Не принять его, пока тебя не сбили, - постыдно! Ниже достоинства мужчины... просто человеческого создания, которое не может не мыслить... Не плакать!"

Он громко, трубно, на всю пустынную улицу, высморкался. И повторил про себя: "Не плакать!"

IV

Среди давних приятелей Пашиного отца были замминистра торговли и легендарный Маршал Советского Союза, знаменитый тогда генеральный писатель СССР и главный режиссер Малого театра, увенчанный четырьмя Сталинскими премиями и высшим, почетным актерским званием... И многие другие...

Многие звали их в гости. Говорили, что надо познакомить внуков, - у всех внуки были уже в возрасте Пашки...

Внуки! А у него - сын!

Однажды они с отцом все-таки собрались и в воскресенье поехали к какому-то Романову. Он был то ли министром, то ли замом... То ли генпрокурором... Лысый, дородный, хлебосольный... С пышной женой в новой квартире на улице Горького.