Александр Мишарин - Белый, белый день

Перед тем как тетю Клашу снова отвезли в Остроумовскую больницу, Павлик проснулся среди ночи от едва различимого шепота.

- Я тебе так благодарна, Анечка! - услышал он прерываемый слезами слабый голос тети Клаши. - За всё! Хороший ты человек! Я всегда это знала. Но чтобы так! Взвалить всю мою семью на себя! У тебя же своих-то... И зачем ты на меня так тратишься?! Зачем эту гомеопатку знаменитую приглашала? Сколько же она взяла, интересно?

Анна Георгиевна что-то ответила.

- Ох, бесстыжая! Да я бы знала... век бы ее к себе не подпустила! Как же! Вылечат меня ее шарики! Может, лет двадцать назад, когда все начиналось, тогда бы и шарики сгодились. Помнишь, я тогда с Кешей еще в Кяхте жила. Я все тебе писала: "Что-то со мной не так! Что ни поделаю по дому, голова кружится. И все прилечь хочется..."

Она тихо заплакала. Анна Георгиевна ласково, но осторожно погладила ее по лбу, по лицу.

- Не плачь! Ребят разбудишь. Хотя им уж скоро вставать в школу.

- А как же ты? Сколько ночей уже не спишь? Анечка моя дорогая!

- Тише! Тише! Спи! Тебе силы для больницы нужны.

- Только пообещай мне, Анька! Ты не бросай Кешу с Сережкой! Они такие беспомощные в жизни. Они же погибнут без меня!

"Тоже мне нашлась опора в жизни!" - чуть ли не со злостью и слезами подумал Павлик. И, повернувшись на другой бок, сразу - как только бывает в детстве - заснул...

Нет, Анна Георгиевна никак не смогла бы выполнить наказ младшей сестры. Как выяснилось позже, Сережа к тому времени уже погиб в лагере. Чуть ли не в первые месяцы... То ли характер его - не приведи Господь! - то ли просто проиграли его в карты... Так кто-то говорил, передавал.

После похорон жены и исчезновения из его жизни сына дядя Кеша страшно запил. Чуть не замерз в снегу в двух шагах от своего дома. У него открылось тяжелое двустороннее, крупозное воспаление легких.

Анна Георгиевна весь решающий месяц, когда он был на грани смерти, каждый день, как на работу, ездила к нему в домодедовскую больницу. Практически на весь день.

Как уж они сами существовали? Этого П.П. не помнил...

Месяца через полтора, уже к весне, мать Павлика как-то раз вернулась из больницы, бросила сумки на пол, опустилась на стул и неожиданно для всех разрыдалась. Она отталкивала руки отца, пытавшегося снять с нее оренбургский платок, отворачивалась, почти с брезгливостью, от Павлика...

- Оставьте меня в покое! Все! Все вы... Есть же какой-то предел человеческих сил!

И вдруг Анна Георгиевна почти в голос, по-бабьи, заголосила.

Все смотрели на нее, стоя в отдалении. Павлик совсем затих - он не видел никогда такой матери. Не видел таких ее жестоких, брезгливых глаз...

- Что? Конец? - наконец решился спросить Павел Илларионович.

- Жить будет! Курицы попросил. Пирожков жареных с мясом... Еще чего-то. У меня там записано.

Мать говорила все это на выдохе, расстегивая шубу, снимая оренбургский платок... Потом взяла полотенце и начала вытирать мокрое от слез и позднего снега ли:цо. И вдруг снова взметнулась:

- А где это я все возьму?! - Ее словно подбросило. - Только на рынке. И мясо! И курица! И масло. А ему еще нутряное сало прописали! Оно, конечно... Очень ему полезно! - Воздев к небесам руки, она то ли заплакала, то ли засмеялась. - Скажите мне - на что?! На какие шиши, как говорит Чародеиха? Это была ближайшая по расположению соседка и злейший материнский враг.

- Ну ничего, Мася! Ничего... - Отец обнял ее за плечи и как будто сдавил их. - Как-нибудь... Ты же у нас известный министр финансов! Почище Зверева!

- Да... - вздохнула мать. - Опять что-то продавать придется! А что?.. Ладно! Бог подскажет!..

Бедного дядю Кешу с его согласия, данного еще в больнице, быстро женили.

Прилетела - аж из Бодайбо! - подруга его юности. Всю жизнь она была безнадежно влюблена в Иннокентия Николаевича.

Всё Антонина Саватеевна, не чаявшая уже изменить свой статус "старой девы", потеряла в родном Бодайбо - и орден Ленина, на который уже была представлена областным начальством, и звание "заслуженной учительницы", которое ей полагалось по стажу и безукоризненной службе "на ниве народного просвещения". Много еще чем пытались ее удержать местные власти. Но в три дня дочь отважных золотоискателей продала все: и отцовский дом, и мебель, и живность. Все до последнего! И через пять дней мать встречала ее во Внукове с одним, обшитым серой чистой рогожкой чемоданчиком.

Только на Антонину - на будущую жизнь с ней - соглашался выздоравливающий дядя Кеша.

Если он дал слово - то никогда больше его не нарушал. А уж пожалел ли он? Или нет? Неизвестно...

V

Когда П.П. вернулся домой, то успел только вскипятить чайник. Хотел уже было бросить пакетик "Липтона", но чуть не обварился, наливая кипяток, - так громко, даже нервно зазвонил телефон.

- Ты что, по межгороду звонишь? - спросил Кавголов сына.

- Да нет! Из дома, - ответил Антон.

- Звонок был какой-то странный.

- У нас тоже много странного! - Сын был не столько растерян, как сердит. - Заявилась какая-то твоя родственница...

Кавголов замер у телефона.

- Разнос нам тут полный дала! В каком, мол, бардаке живете!

- Ну в этом она права! - не мог ни съязвить П.П.

- Права - не права! Какое ее-то дело?! - Антон явно приглушил голос, чтобы не слышала гостья. - Натащила зачем-то целую гору подарков! Да таких, что даже я в глаза не видел!

- А адрес-то ваш как она узнала?

- Не говорит... Отец! Что же ты молчал, что у тебя сестра в Америке живет? - Голос Антона стал повеселее и погромче.

Похоже, гостья была уже где-то рядом с ним.

- Почему ты думаешь, что в Америке?

- А где же еще! Она один компьютер... такой приволокла с таксистом, что я таких даже на выставках не видел!..

- Богатая, значит, тетка оказалась? - нервно рассмеялся П.П. - Но вы ее хоть приняли? Угостили?

- Еще бы! Нинка мелким бесом вокруг нее вьется. Она ей колье сапфировое привезла. И кольцо такое же. Ну, в общем, гарнитур от Тиффани. А уж детям всего!.. Девки от нее не отходят!

П.П. вздохнул. Некоторое время даже не мог говорить.

"Узнаю старые повадки мамаши!"

- Папаня? Ты где там? - встревожился Антон. - Ты что, сам не ожидал?

Кавголов представлял, какую радость, какое блаженство, пусть короткое и странное, испытывает сейчас его мать.

Ведь она была лишена при жизни живых очаровательных правнучек! Одну из которых и назвали Аней, якобы в ее честь...

- Папаня! Папаня! - всерьез обеспокоился сын. - Ты где? Скажи что-нибудь! Я, может быть, зря позвонил? Ты сейчас один?

- А с кем я могу быть? - П.П. не смог скрыть своей горечи. - Ладно! Сейчас это неважно...

- А то я приеду...

Кавголов знал, что это не пустые слова.

- Куда тебе! У вас же гостья! Да еще какая! - Старик усмехнулся. - Из Америки! Как она хоть выглядит? На сколько лет?

- На сколько и должна выглядеть твоя младшая кузина...