Василий Галас - Одна метель

…Это память. Он уехал,
поезд. В сказку он не вёз.
Ведь на службу парень ехал,
где муштра, и будет слёз…
Так хотелось в путь обратный,
в городок волшебный мой.
Но – сдавать экзамен ратный
вызрел …пятьдесят седьмой.
Вот и выпали из сказки
две весны и две зимы.
…Нет страны уж той —
чьи краски
защищать учились мы.

Память – чопорная дама —
мне проигрывает спор:
Далльгов – около Потсдама —
ясно помню до сих пор.
Был туда я призван, – случай, —
в ГДР два года жил.
Воин Армии могучей —
как умел – я там служил.

Припев:
…А ныне – гиблый перестрой…
Не те цвета… Разрознен строй…
И по Союзу, что убит,
душа солдатская скорбит.
(можно 2 раза)

Защищали и любили
парни Родину свою.
Это немцы не забыли.
С нами жили как в раю…
Омский, минский и луганский… —
мы стояли, как скала.
Змей дрожал заокеанский,
помня: мы – его игла…

Припев.

От великой и могучей…
нет ни пуха, ни пера:
погубил Иуда Случай
властным росчерком пера.
Правда – въедливая дама:
безработен и убог
Далльгов – около Потсдама,
Штакен, Финнов, Ютербог…

Припев:
А всё – коварный перестрой…
Не те цвета… Разрознен строй…
И по Союзу, что убит,
душа народная скорбит.

Заря.
Полнеба как коралл.
Небес смятенье.
И птиц
торжественный хорал —
на дня рожденье.
Над миром солнца
первый луч
скользнул несмело.
Едва исчезла дымка туч —
как всё запело:
цветы, и воздух, и вода.
Встаю, ликуя.
Уже от ночи нет следа.
Спать не могу я.
С престола гор
звенящий день
сошёл на землю.
Неплотных штор
откинув тень,
ему я внемлю.

Тротуары остывали.
Робко темень поплыла.
Заиграли на рояле.
Дивной музыка была.
В ночь распахнутые шторы,
и распахнуто окно…
В восхищённые просторы
льётся музыки вино.
Силуэт в окне мерцает
и теней шальной балет.
Сладко струны восклицают.
А над миром – вешний свет…
Стала ночь и та светлее
от мелодии. Луне
плыть по дремлющей аллее
любо в нашей стороне.
Заиграли на рояле —
как не игрывал никто
в нашем маленьком квартале.
Эта прелесть —
знать бы – кто…

Несутся тучи за окном,
и в голубой открытой шири
своим рокочущим баском
хохочет гром. Сегодня в мире
весь разговор – вокруг дождя.
Глядим на небо то и дело.
Там реют тучи, бороздя
его высокие пределы.
И вдруг смешались небеса.
Ну что с погодою творится?!
Ещё каких-то полчаса,
и – видно – солнце состоится…

Дуют ветры, словно ошалели,
на моей тишайшей параллели.
Не бывала в это время года
раньше здесь нелётная погода.
На душе тревожно и нервозно.
Облака посверкивают грозно.
Хлёстким вихрям отданы на милость,
мы гадаем: что переменилось…

Обещала горы, долы
нам опять погода.
А чтоб в прах не насолила —
не упомню года.
Нам любой сезон по сути
может лгать топорно.
Вроде та стоит погода —
а не та упорно…

Уж пора – не парадигма,
нет её в помине.
И в июле смотрит климат
на огонь в камине…
Обещала по сезонам
ренессанс погода.
А чтоб всё без притязаний —
не случалось года.

Слепого дождя
отодвинута сетка.
И в чистом зените —
внезапна, ярка —
соседка грозы,
поднебесья кокетка:
к нам радуга тянет
витые рога…

И небо светлеет.
И мир изумлённый
враз тёмные ловко
меняет тона
на светлый, на ясный,
на сине-зелёный.
И радуга плещет —
как солнца волна.

Вот и лес, поющий без умолка,
родника зелёный уголёк…
Дай мне лапу, солнечная ёлка,
одари прохладой, ручеёк.
Вновь мои – берёзовые кущи,
светлый мрак, объятия ольхи.
От озноба города бегущий,
на колени падаю во мхи.
Человек, бесовское влиянье
технозла оставив позади,
светлячком небесного сиянья
я вздремну у леса на груди.

Есть увлечённые рыбалкой.
А я б тех рыб ловить не мог.
Всегда до слёз бывает жалко
мельком попавших на крючок.
За ним – безжалостная леска,
и благ лишившая рука.
Милее нет живого блеска
рыбёшки, рыбины, малька…

Тихо-тихо, неслышно
разливается мгла.
Травы стелятся пышно
по окольям села.
Облака на закате
занавесили даль.
На речном перекате
вновь туманная шаль.

Ускользает от взгляда
догорающий луч.
Набегает прохлада
с зеленеющих круч.
Слышно детское пенье —
это мальчик-пастух.
Луч воспрял на мгновенье
и во мраке потух.

Зажигаются окна.
Скрип усталых ворот.
Ночи летней волокна
небо тихо прядёт.

Разомкнула ночь ресницы.
В небо солнышко взлетело.
Под его лучами птицы
меж листвы щебечут смело.
На земле роса живая.
Блещут лоз хитросплетенья.
День по капле – оживая —
пьют деревья и растенья.

Я и сын по той тропинке
проходили много лет.
Хвоя. Листья. Паутинки.
Пляс теней. Ажурный свет.
Птицы буднично судачат
о житье-бытье своём.
Всё как прежде. Но – иначе…
Мы себя не узнаём.

Волшебства лишились звуки.
Чар не видит беглый взгляд.
Сын не просится на руки
в царстве леших и наяд.
В чащах солнечного леса
мы ступаем – красота! —
без былого интереса:
приземлённые места.

В озерке стволы – зеркально.
Рыб мелькает чешуя.
На воде своё реально
отраженье вижу я…
Поприбавилось, поди же,
у меня седых волос.
Лес для сына – реже, ниже.
Это значит – сын подрос.

Звёзды с росами, звеня,
падают в хлеба.
Соловьи. И – мотыльков
тайная волшба.
Музицируют сверчки.
Пчёлок па-де-де.
Ночь – а нету тишины
под луной нигде.
Поневоле поздний конь
звёзды пьёт в реке.
Мы – как бабочки окрест
на земной руке.

Земля умолкла в тишине,
и всюду сон царит, колдует.
Пора гуляний при луне.
Покой. Не веет и не дует.
Огней ручьи и светляки.
Так полнолунье с солнцем схоже…
Прикосновение руки
повергнуть в трепет сердце может.
Уронен шёпот, вздох любой —
его уж эхо отразило.
Мир увлекает за собой
любви таинственная сила.