Евгений Даниленко - Дикополь

Саша, Леня, Петя, Алик, Андрей - каждый из них взял за свою - тридцать, пятьдесят, сто жизней...

Я поднимаюсь со своего ложа, голый, запеленутый в бинты. Я могу двигаться! Я направляюсь к двери, это недалеко, каких-нибудь двадцать километров хода... И вот я возле нее. Дорога-то, оказывается, шла все время в гору, черт знает как, на какую я забрался высоту, и вот теперь не хватает кислорода, пот градом, ноги дрожат... О, чудо! Дверь не заперта. Налегаю на нее всем телом, наконец приоткрываю эту толстую, снабженную специальными штурвалами, выдвигающими засовы, бронированную заслонку и через щель выползаю в коридор.

Там, справа в углу, за освещенным настольной лампой столом, сидит, уронив голову на руки, медсестра Оля. На столе блестят металлическая коробочка со шприцами, стеклянные пузырьки, ампулы. Рядом с ними брошено вязанье...

- Оля, что ты вяжешь?

- Свитер себе вяжу. Скоро в горы. А там холодно.

- И что ты будешь делать в горах?

- То же, что и здесь: перевязывать раненых, ухаживать за ними...

- Для чего?

- Такая у меня работа. Я выучилась на медсестру и вот...

Мимо спящей крадусь на цыпочках к двери в дальнем конце коридора.

Чудеса продолжаются. И эта дверь не заперта... Комната за нею пуста. Ярко, слегка помигивая, горит лампочка в стеклянном колпаке под потолком, освещая висящие на стенах наглядные пособия по действиям населения при ядерном взрыве, желтый кафельный пол, железную койку, стоящую посередине комнатки. У койки, на табурете - динамо-машина.

Стон...

Оборачиваюсь. Стон повторяется... В углу, слева, замечаю чернеющую в полу дыру. При ближайшем рассмотрении она оказывается закрытой грубой решеткой, сваренной из прутьев арматуры. К ней, тем же пьяным "сварным", присобачены вырезанные из пятимиллиметровой брони торчащие, словно заячьи уши, петли. В них просунут болт, закрученный гайками.

Ложусь на живот. Всматриваюсь в темноту за решеткой. Из царства подземного короля несется зловоние, слышится отдаленный шум какой-то реки... И - вновь стон.

- Тарищ подполковник, - тихонько зову я.

Длинная пауза. И - так всплывают со дна к поверхности пруда громадные карпы - в темноте проявляется чье-то лицо...

Но это не Лазарев. Голова неизвестного обмотана колючей проволокой, отчего сдается, будто на нем шипастый колпак.

- Не правда ли, - шепчет гость из тьмы и, подняв вверх, показывает мне лохматую крысу, - на белочку похожа?

- Товарищ подполковник, - повторяю я, не в состоянии отвести глаз от звезд, вырезанных на плечах незнакомца. - Это я, лейтенант Иванов...

- Видишь ли, - не слушая меня, продолжает обитатель подземелья, любовно поглаживая крысу обрубками пальцев, замотанными в белоснежные бинты, - мне нужно выбрать для моей белочки имя. Ах, на свете столько имен! Я, признаться, нахожусь в затруднении. Элла, Марта, Виолетта, Полина, Роза... Какие имена, какие имена! Послушай, ты не мог бы помочь мне? Как, ты говоришь, тебя зовут? Лейтенант Иванов? Звучит неплохо... Кажется, я знал одного Лейтенанта Иванова. Давно... Забыл... Впрочем, он всегда был середняком. Не самым храбрым, не самым сильным, не самым умным среди остальных... Почему же все наши парни умерли, а ты остался жив? А, Лейтенант Иванов?..

- Не знаю, тарищ подполковник.

- Ну и не ломай себе голову этим, не мучайся... Однако я здесь заболтался с тобой, а между тем моя белочка зевает. Ей пора спать... Пожалуй, я нареку ее Лаймой Вайкуле. Помнится, была на свете такая певица рыжая, толстая и большая! Пока, дружок...

Забинтованный карп, вильнув обрубленной мужской кистью, начал растворяться во тьме. Я попытался его изловить - да, дотянуться до него сквозь прутья решетки, но от этого неистового усилия окончательно изнемог и, рыдая, опрокинулся в сон...

Мне тотчас начинают сниться огнеглазые юноши, волокущие меня мимо железной кровати и динамо-машины - по коридору. Далее: будто бы я вплываю на их руках в широко распахнутую, украшенную штурвалами дверь, торжественно направляюсь к знакомым до боли нарам. Меня с размаху швыряют на мой черный, кажущийся с высоты крохотным, тюфяк...

Кружась, я лечу к нему из своего поднебесья, а голос Оли звучит на фоне идущих надо мной облаков:

- Ребята, осторожней! Вы же его убьете...

Голоса ребят раздаются из воробьиной, на берегу Москвы-реки ночи:

- Ничего этой свинье не будет!

Я не знал, сон это был или явь, и мучительно размышлял над этим, когда лампочка под потолком, мигнув, погасла.

Заскрипела дверь, в комнату, держа перед собой горящую керосиновую лампу, вошла медсестра. Поставив лампу на вмурованный в стену металлический лист, заменяющий стол, девушка отошла в сторону, остановилась, прислушиваясь к топоту того сумасшедшего, который плясал над нами в чугунных ботфортах.

Замечаю, что на Оле вязаный свитер.

Вдруг - шаги, голоса. Ближе, ближе... Появляются давешние огнеглазые юноши из сна. Их одежда в известковой пыли, лица закопчены, руки грязные и покрыты ссадинами. У каждого на груди автомат.

- Вставай! - кричит мне один из вошедших, в кожаной куртке, опоясанной офицерским ремнем. - Пошли!..

- Надень это, - приказывает другой, в синем "адидасе", и швыряет мне под ноги засаленное тряпье.

Поднимаю с пола невообразимо грязные джинсы, изорванную солдатскую куртку с желтым танчиком на груди.

- Пошевеливайся, - топает ногой третий и ласково просит медсестру: Олечка, помоги ему...

Кое-как одевшись с помощью девушки, сунув ноги в кирзовые, с обрезанными голенищами бахилы, покидаю свой закуток.

Следуя командам "прямо", "налево", "направо", спотыкаясь, бреду по изгибам лабиринта, освещаемого фонариками в руках моих провожатых, и вот впереди забрезжил свет. Мы входим в просторное, с высокими потолками, убежище. Ряды солдатских двухъярусных коек, на которых лежат люди в бинтах. Повсюду кучи битого кирпича. Через заплетенные искореженными прутьями арматуры дыры в стенах свободно врываются солнечные лучи, грохот взрывов и треск пулеметных очередей... Раненые лежат и на полу, рядами вдоль стен. А вон, в уголку, вповалку - промерзшие, пропитанные вишневым соком щепки от дерева, которое сейчас рубят.

Мимо меня проносят брезентовые носилки с красивым, похожим на Фиделя Кастро, безногим.

Они сидят в стороне, на стульях у широких, ведущих наверх ступеней. У них землистые от усталости, но гладко выбритые лица, офицерские расстегнутые бушлаты.

Меня выталкивают вперед. В одном из людей в бушлатах я узнаю заместителя начальника шариатской безопасности. Сидящий рядом с ним человек мне тоже известен по фотографиям из газет. Остальных вижу впервые.

Заместитель начальника шариатской безопасности что-то говорит своему соседу на ухо, в то время как тот глядит на меня. Взгляд - тяжелый, немигающий, не выражает ничего, кроме холодной, немного утрированной жестокости.