Николай Лейкин - В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

– Позвольте, Надежда Ларионовна, – остановил ее Шлимович. – Я считаю так, что и две-то тысячи очень трудно будет мне достать для Константина Павлыча… Константин Павлыч? Так, кажется?

– Как ни зовите, лишь хлебом кормите. Но так, так. Достаньте, Адольф Васильич, две-то тысячи.

Шлимович снова поскоблил подбородок.

– Ежели и достану, то предупреждаю вас, что условия будут очень тяжелые, – отвечал он и опять сделал гримасу. – Я на все согласен. Только достаньте.

– Похлопочу и завтра же дам ответ. Только послушайте… Из разговоров ваших я успел заметить, что вам нужны деньги на меховую ротонду и на бриллиантовую брошку для Надежды Ларионовны.

– Вот, вот…

– Так зачем вам деньги? Я рекомендую вам лучше меховщика и бриллиантщика. Те продадут вам брошку и ротонду и возьмут с вас вексель, причтя к нему проценты. Разумеется, вы и мне за комиссию заплатите. Это гораздо проще будет. Проще и легче достать.

Костя задумался.

– Мне, Адольф Васильич, также и денег нужно. Я в деньгах нуждаюсь, – произнес он наконец.

– Денег? Вот денег труднее. Даже я так думаю, что без второго бланка совсем невозможно.

– Мне хоть бы рублей тысячу наличными. Ну, даже хоть пятьсот.

– Возьмите все товаром. Те же деньги. Вы человек торговый и должны это понимать. Возьмете товаром, то есть бриллиантами и мехами, – и продадите их. Ну, конечно, немного потеряете, так уж у хлеба не без крох – говорит русская пословица, – проговорил Шлимович.

– Бери, Костя, бери. Бери, коли дают, – пихала его в бок Надежда Ларионовна. – Главное уж то хорошо, что я ротонду и брошку сейчас же получу.

Костя чесал затылок.

– Ротонду и брошку я возьму, но, кроме того, мне денег надо, – пробормотал он.

– Ах, боже мой! Да не все ли равно, что деньги, что товар! – убеждал его Шлимович. – Чего вы стесняетесь-то! Ежели хотите, то я вам и покупщика потом найду.

– Да не надо нам и покупщика. Зачем продавать? Меха всегда пригодятся, – опять вставила свое слово Надежда Ларионовна и шепнула Косте: – Бери, Костя. Бери, коли дают. Денег потом где-нибудь в другом месте достанешь.

– Я согласен, – проговорил Костя. – По рукам и выпьемте!

Он протянул руку.

– Позвольте, позвольте… Выпить можно, но чтоб ударить по рукам, нужно прежде знать, будете ли вы согласны на условия займа, – откинулся на спинку стула Шлимович.

– Полторы копейки в месяц? – спросил Костя.

– Что? – усмехнулся Шлимович. – Полторы копейки в месяц – это мы считаем процентами коммерческими.

Нет, я так рассчитываю: если я вам за три процента в месяц достану товару, то и это будет уже хорошо.

– Три процента в месяц? – удивился Костя.

– А что же? Ведь вы не купец. По пяти берут.

– Соглашайся, Костя, соглашайся! Ну, что тут! – подбивала Надежда Ларионовна.

– Конечно же, соглашайтесь, – поддакнула Лизавета Николаевна и прибавила: – Ведь Адольф Васильевич еще ничего не знает. Если ему удастся для вас товару дешевле достать, то будет и дешевле.

Костя колебался.

– Ужасти какой несносный человек! – пожала плечами Надежда Ларионовна, бросив строгий взгляд на Костю.

– Согласен! – махнул рукой Костя. – Но когда я могу получить?

– Завтра ответ. Приду к вам в лавку и сообщу ответ, – сказал Шлимович и протянул руку к бутылке.

Наутро Костя Бережков проснулся совсем без денег. Ста с чем-то рублей, которые были у него вчера в кармане, ему еле хватило рассчитаться за ужин и за вино. Надежда Ларионовна хоть и не требовала в кабинет цыган, но не удовольствовалась одной «Аркадией», а захотела прокатиться на тройке еще дальше – в «Озерки». В «Озерках» пили вино, и там также пришлось заплатить за три бутылки шампанского. Когда Костя на обратном пути подвез Надежду Ларионовну к дому, где она жила, в кармане его была только одинокая трехрублевка, которую он и отдал ямщику на чай.

– Ну, с Богом! А за тройку останется за мной. Послезавтра зайди сюда за деньгами. Получишь. Деньги будут у швейцара. Получишь и еще на чай! – скомандовал Костя.

Ямщик что-то хотел сказать, но только почесал затылок и тронул лошадей.

– Зачем же ты его отпускаешь? Он довезет тебя домой, – сказала Надежда Ларионовна.

– Я хотел, Надюша, к тебе… – робко заметил Костя и вошел было уже в подъезд.

– Нет, нет, ко мне нельзя теперь, – отстранила его Надежда Ларионовна. – Я уже сказала вам, чтоб без ротонды вы не смели ко мне показываться.

– Тише… Ну зачем ты при швейцаре-то? Швейцар слышит, – тихо заметил Костя.

– Плевать мне на швейцара! Уходите, уходите.

Костя не уходил и переминался с ноги на ногу.

– Ступайте же! – возвысила голос Надежда Ларионовна.

– Ну, прощай. До завтра.

Когда он вышел из подъезда, тройка уже уехала. В кармане у него не было даже мелочи на извозчика, и он поплелся домой пешком. Пьян он не был, но в голове его изрядно шумело. Что-то подмывало его вернуться обратно, позвониться в подъезд, ворваться к Надежде Ларионовне, но он побоялся окончательного разрыва с ней после такого скандала, а потому удержался. От борьбы с самим собой слезы душили его, подступали к нему к горлу.

– Что это за жизнь такая! Помилуйте… Такая жизнь хуже каторги. Нет, надо во что бы то ни стало доставать денег, – шептал он.

Утром, когда Костя явился к старику-дяде и поздоровался с ним, дядя подозрительно посмотрел на него и с одышкой проговорил:

– Что больно долго конкурсное-то заседание вчера продолжалось? Я не спал. Бьет двенадцать часов – тебя нет, бьет час – тебя нет, наконец, два – и все-таки не слыхать твоего звонка.

– Я, дяденька, по черной лестнице вернулся, через кухню, чтобы вас звонком не тревожить, но я не поздно вернулся.

– Врешь, около часу ночи заглядывала ко мне Настасья. Я спросил ее о тебе, и она сказала, что тебя еще нет дома.

– Я в час пришел-с. В начале второго…

– Неужто так до второго часа конкурсное управление и продолжалось?

– В двенадцать часов кончилось, но я с председателем конкурса присяжным поверенным Ягняевым зашел в Палкин трактир чайку напиться.

– В трактир! Дядя еле дышит, а ты по трактирам шляешься! – ворчал старик.

– Глаз на глаз с ним переговорить хотелось. В заседании неловко. Там дутые кредиторы из родственников и все на свою руку тянут.

– Ой, врешь!

– Денно и нощно для вас стараюсь… Вот уж верный-то раб!.. А вы все ничему не верите. То есть, кажется, собаку за такую службу и то ласкают, а вы…

– В каком же положении дело? Что конкурс?

– Мое воображение так, что и по двугривенному за рубль не очистится.

Старик покачал головой и прибавил:

– Ну, иди в лавку.

Костя переминался.

– Хотел у вас денег попросить… – начал он.

– Давно ли я тебе дал пятнадцать рублей!