Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея. Перевод Алексея Козлова

– Ни дня без опозданий, Гарри! – всплеснула руками его тетушка и укоризненно покачала головой.

Он принуждённо извинился, с лёту выдумав какое-то пустое объяснение и, присев на свободное место рядом с хозяйкой, обвел взглядом всех гостей. Дориан, краснея от радости и смущения, застенчиво кивнул ему с другого конца стола. Лорд Генри сидел напротив герцогини Гарли, дамы удивительно добродушной и весёлой. Все её знакомые очень любили её, извиняя преобладание в сложении её тела тех преизбыточных архитектурных форм, которые в дамах, не осчастливленных титулами герцогинь определяются современными историками крайней тучностью. С одной стороны от неё, справа, восседал сэр Томас Бёрдон, представлявший в парламенте радикальную партию. В общественной жизни он он был целиком во власти взглядов своего лидера, а в частной жизни являлся фанатическим патриотом хорошей кухни и прислушивался к советам излюбленных поваров, предпочитая неукоснительно следовать мудрому, древнему установлению: «Воюй вместе с либералами, обедай вместе с консерваторами!». С левой стороны от герцогини сидел мистер Эрскин из Тредлн, побитый жизнью джентльмен, весьма начитанный и не без культурного налёта, человек вполне симпатичный, усвоивший, надо сказать, дурную привычку помалкивать так, как будто его будут пытать за каждое произнесённое слово. Свою манеру держать язык за зубами он как-то раз объяснил леди, заявив, что, якобы, всё, что он хотел сказать действительно важного, он уже много раз выссказывал до тридцатилетнего возраста. Соседкой лорда Генри оказалась миссис Ванделёр, одна из самых закадычных приятельниц его тетки, воистину – каноническая святая, но так нелепо и крикливо одетая, что напоминала молитвенник в аляповатом, цветастом переплете. К величайшей удаче лорда Генри, её соседом по другую сторону лорда был некий лорд Фаудел, двуногий гомо сапиенс среднего возраста, владельца умнейшей головы и посредственных способностей, господина столь же пресного и пустейшего, как доклад министра земледелия в палате общин. Леди Ванделёр вела с ним беседу с той замороженной серьёзностью, которая, по ироническому комментарию лорда Генри, являет единственную добродетель подобных им полуживых оперсон, добродетель, от которой, как от какой-нибудь бородавки в паху, никто из них при всём желании никогда не способен отрешиться.

– Мы разговариваем, Генри, о бедном Дартмуре! – возвысила голос герцогиня, приветливо кивая ему через стол. – Как вы полагаете, он на самом деле женится на этой обворожительной девушке?

– Похоже, да! Герцогиня! У неё в глазах написано, что она решила сделать ему предложение!

– Какой кошмар! – удивлению леди Агаты, казалось, не было границ, – Всё золото мира тому, кто способен этому помешать!

Я наслышан из истиочников, более истинных, чем библия, что её папенька приторговывает в Америке разнокалиберной галантереей, или по другой версии – каким-то скобяным товаром! Мануфактурой, короче!

– Мануфактура! Американская мануфактура? Что это такое? – вопросила с пафосом герцогиня, удивлённо вздымая к люстре свои пухлые ручки.

– Американские романы! – ответил лорд Генри, на секунду отвлекшись от куропатки.

Герцогиня явна была озадачена.

– Ради бога, дорогуша, не реагируйте на него, – шепнула леди Агата ей на ухо, – Он и сам не в курсе, что говорит.

– Когда открыли Америку… – завёл было волынку радикал радикал и с головой ушёл в мир каких-то пыльных фактов и вековой статистики. Подобно всем ораторам, стремящимся исчерпать тему, он только исчерпывал терпениее своих слушателей. Герцогиня горестно вздохнула и прибегла к своей привилегии закрывать рты присутствубщих.

– Я бы от души была рада, если бы Америку никогданикто не открыл! – воскликнула она. – Эти америкакнки-людоеды так и норовят умыкнуть всех наших женихов!. Какое безобразие!

– Может так случится, что в конце концов, Америка вовсе и не так уж открыта, – воткнул фразу мистер Эрскин. – Я бы скорее предположид, что она еще едва только кем-то замечена.

– О-у! Но я имела счастье видеть экземпляры женщин-американок, – невнятным голосом ответила герцогиня, – и должна признать, что громадное большинство из них просто прелестны. Да, и одеваются прилично, все их туалеты выписаны из Парижа. Мне бы иметь их возможности!

– Есть версия, что после смерти американцы отправляются в Париж, – с издёвкой изрёк сэр Томас, знаменитый коллекционер занюханных острот.

– О как? А куда же после кончины деваются эти американцы? – вздела монокль любопытная герцогиня.

– Куд-куда! В Америку! Куда же ещё! – буркнул лорд Генри.

Сэр Томас брезгливо нахмурил бровь.

– Боюсь, что ваш племянник полон предубеждений против этой великой державы! – сказал он леди Агате, – Я исколесил её вдоль и поперёк, изъездил в салонах-поездах разных железнодорожных директоров, – эти директора оказались в этом отношении чрезвычайными паиньками. Они были просто воплощением любезности и милосердия. Клянусь вам, вояж по Америке имеет огромное воспитательное значение. Особенно для молодёжи!

– Но неужето нам обязательно нужно увидеть бойни Чикаго, чтобы прослыть образованным? – жалобно проскулил мистер Эрскин. – Мне, право, вовсе не по нраву такое инфернальное путешествие.

Сэр Томас уныло махнул рукой.

– У мистера Эрскина из Трэдди всё приличное население земли обретается только на книжных полках! Там они питаются баснями и сонетами, спят на библии или толстых рыцарских романах и пьют… Что же они там пьют, на этих пыльных книжных полках? Уж не знаю, что они там пьют! Амвродию, наверно! Мирру! Елей! Мы же, простые люди живём на земле, и предпочитаем воспринимать вещи такими, какие они есть на самом деле, а не читать о них в жёлтых газетах. Американцы невероятно творческий народ! Они божественно разумны. Это просто творческие монстры какие-то! Я полагаю, что неизмеримый разум – их уникальная черта. Да, мистер Эрскин, они чудовищно здравомыслящий народец! Ради денег они готовы на всё! И поверьте мне, старику, на слово, американцы даже не подозревают о существовании слова «глупость»!

– Как всё это ужасающе неприятно! – вторгся в беседу лорд Генр,. – Человек ещё спсособен выносить грубую силу, но не грубый разум, который, дай ему волю, рано или поздно уничтожит человечество. В грубом разуме есть что-то абсолютно нечестивое! Грубый разум стоит много ниже благородного ринтеллекта.

– Что-то я вас не совсем понимаю, вернее… совсем не понимаю! – сказал сэр Томас, багровея и превращаясь на глазах в перезрелый помидор.

– А я, лорд Генри, целиком на вашей стороне! – тихо улыбаясь, шёлковым фальцетом пропел мистер Эрскин, – Вы для меня – просто открытая книга!