Наталья Давыдова - Вся жизнь плюс еще два часа

- А ты что грустная? - спрашивает меня Роберт.

- ...Зато какой там лес. Не задумываясь, поменяла бы эту квартиру на избушку в лесу, - продолжает Белла.

- На избушку в Москве, - говорит Роберт, - она бы поменяла.

- Мы обязаны больше ездить, ходить пешком. Прежде всего это нужно моему Робику. Правда, милый?

- Робик - изумительный парень, - восклицают танцующие незнакомцы.

Веткин смотрит в окно.

- Безобразие, у Петьки, у Математика, свет. Ну, что ты скажешь! Ему давно пора спать. Такая голова должна знать режим. Пойду позвоню ему по телефону.

- Петечка, - кричит он в прихожей, - ложись спать скорей, время! Тебе надо отдохнуть. Не мое? Как это не мое? А чье? Именно мое. Я за это зарплату получаю и ем свой хлеб с маслом. Ложись, ложись, а то завтра твоя голова будет как пустой котел. Так ведь не раз уже бывало, мы-то знаем. Ох-хо.

- Ну, что он? - спрашиваю я, когда Веткин возвращается.

- Чувства юмора нет, - отвечает Веткин, - сам не знаю, почему я его так люблю. Он меня терпеть не может.

- Не-ет, мне деньги нужны почему? Я умею их тратить, - веселится Белла.

Москвичи перестали танцевать и пьют холодный чай.

- Я знаю, почему ты грустная, - говорит мне Роберт. - Леонида Петровича нет.

Я почти не видела Леонида Петровича последнее время, и он мне не звонил. И сюда не пришел сегодня. А я думала, он придет.

- Хотите, сейчас отвезу вас в лес, какого вы в жизни не видели! кричит Белла. - Давайте! Только у меня права отобрали. Не имеет значения. Я без прав езжу.

- Я его звал и упрашивал, - продолжает Роберт, - он - ни за что. Не хочет. Не может.

- Значит, так.

- А брось, только мне не ври. Я же не спрашиваю, в чем дело. И ничего не хочу знать, кроме того, что мне хотят сказать. Но будь грустной. Тебе идет. Я бы хотел быть таким грустным.

- Ты тоже грустный, - говорю я, - еще какой.

- Каждому свое, - отвечает Роберт.

"Каждому свое, - думаю я, - что мне? Видно, я сделала так, что Леонид Петрович избегает меня, потому что, господи, куда он провалился? Исчез, как будто его нет в городе и нет в институте, умудряется даже случайно не встречаться со мной. Отрубил, покончил. Я ведь надеялась, что сегодня он придет, мне хочется его видеть, но он не придет, это ясно, он решил. И я должна теперь что-то сделать, а что я могу и что вообще можно тут делать? И пусть так".

Мы идем провожать москвичей до гостиницы. Останавливаемся у подъезда.

Гостиницу строили молодые архитекторы. Она стоит над обрывом, из окон видна река. Луга за рекой и старинные церкви вдали, золотые маковки-луковки.

На площади перед гостиницей стеклянный газетный киоск, пестрый от обложек журналов и фотографий артистов кино, висящих гирляндами. На углу булочная с выщербленными каменными ступенями. Утром здесь пахнет горячим хлебом, а в пять вечера продаются белейшие пироги с повидлом, вытекающим на бумагу.

К гостинице примыкает ресторан, его строили те же талантливые ребята. На стенах дымчатая мозаика - картины нашего древнего и вечно юного города. Ребята уверенно работали на контрастах, работали наверняка, особым формализмом не грешили. Мозаика - город в дымке. На самом деле дымки никакой нет, город наш ясный, четкий, как рябина в осеннем воздухе.

- Постоим немного, - предлагает Роберт, - подышим воздухом. Вечер дивный. Эти черти уедут, а мы тут останемся вкалывать.

- Едем с нами в Калинин, там тоже требуется начальство, - говорит один из москвичей.

- Шутить изволите, - отвечает Роберт, - а я... не рвусь я грудью в капитаны и не ползу в профессора. Клянусь. Я хочу делать то, что лучше всего умею. Сапожник шьет сапоги.

Этого сапожника, который шьет сапоги, у нас часто вспоминают.

- Так едем! Наша фирма расширяется. Дело для тебя найдется.

- Куда я поеду! - Роберт машет рукой с безнадежным видом. - А ведь я говорил директору и в обкоме говорил: до двенадцати я в лаборатории, потом - ваш. Берите меня. Рвите. Рвите на части.

Все смеются.

- Никто меня не понимает, - вздыхает Роберт.

- Бедненький, - говорю я несочувственно.

- Робик сказал, значит, все, - вступает Белла.

- Только Беллочка меня понимает, - бормочет Роберт, - вот возьму, все брошу, подам заявление, завтра подам.

- Правильно сделаешь, - говорю я, - подавай. Завтра уже наступило.

- Нет, неправильно, - смеется Белла, - я хочу иметь мужа-деятеля. У меня есть свое честолюбие.

- Господи, - говорю я, - неужели это тебя так волнует, Роберт? Я имею в виду добровольный и своевременный отказ от должности. Что, честолюбие? Гордость? Понравилось представительствовать и руководить? По-моему, ты этим не особенно увлекался. Сидеть в президиуме? Но и так там будешь сидеть. Тебе идут засученные рукава! Для тебя будет лучше, если ты уйдешь с поста, и для института тоже.

Становится тихо. Сердце начинает у меня стучать где-то в горле.

Один из москвичей говорит:

- Крепко сказано.

Я и сама знаю, что крепко; Но я так и хотела.

Белла отходит в сторону, разглядывает фотографии артистов кино. В раскрытом окне гостиницы покачивается на плечиках белая мужская рубашка. В другом окне стоит человек, курит.

Но я на самом деле думаю, что для Роберта будет лучше, если он уйдет с поста, он не может на два фронта. Не получается, надо иметь мужество признаться. Я могу судить по себе, мы друзья, а как он вел себя в моем деле - совершенно равнодушно. Не может он, не для этого создан. Пусть каждый делает то, что он лучше всего умеет. Сапожник шьет сапоги.

Я решаю пошутить:

- Робик, ведь я твой друг. Я за тебя. Хочешь быть замдиром, на здоровье, будь им. Ты изумительный замдир.

Московские товарищи немного удивлены и смотрят на меня с живым интересом. Белла в стороне изучает фотографии.

А шутки тут вообще ни при чем. Я добавляю громким, каким-то простуженным голосом:

- Но тогда брось лабораторию. Лабораторию брось к шуту!

21

А мы были настроены на рабочую волну. Хотя над нами висела комиссия, работали. Никто из нас не подумал ни разу: надоело, хватит, буду работать на успех. Конец был где-то далеко, и далеко впереди были еще последние проценты, самые трудные, как у бегунов и прыгунов.

Мы знаем, что комиссия заканчивает у Тережа, но наша жизнь идет своим чередом.

Аля, тихая лаборантка, выполняющая обязанности секретаря, старательно печатает бумажку, в которой я призываю работников десятой лаборатории соблюдать технику безопасности. Аля перестала меня стесняться и время от времени произносит что-нибудь доверчивое и неожиданное.

- Мечтаю поехать в международный лагерь "Спутник".

Или:

- В будущий понедельник знаете у кого день рождения?

Я не знаю.

- У Регины. Купим торт.

В лаборатории, когда у кого-нибудь день рождения, покупают торт с кремовыми розами и пьют чай.

Алина голова повязана платком, под платком накручены бигуди. Она готовится пойти вечером на танцы.