Хедвиг Шоберт - Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Он спрашивал себя: «Было ли это хорошо и абсолютно необходимо, чтобы все было так, как было раньше? Разве ты не должен был хоть раз в жизни попытаться достичь счастья для себя? – Почему ты не протянул руку, когда Марта стояла там беззащитной и беспомощной, но оставил ее юнцу, который на самом деле не мог обеспечить ее будущее? Может быть, Марта протянула бы свою маленькую руку тебе… может быть…» Он не решился продолжить дальше, отвернулся от зеркала, быстро прошелся по своей холодной, пустой комнате и рассмеялся, наконец, громко, презрительно, как только может сделать тот, кто смеeтся над самим собой.

Спустя несколько минут раздался стук, и в комнату вошел Виктор. Мертвенно бледный, со спутаннными волосами и глубокими, темными тенями вокруг глаз.

– Тебя мучают угрызения совести? – спросил Грегор вежливо, глядя в лицо своему юному другу в поисках ответа. – Ты выглядишь так, словно ты не в состоянии больше это выносить и хочешь, наконец, облегчить свою душу!

Альтен молча покачал головой, подошел к окну и устремил взгляд наружу.

Через некоторое время он сказал равнодушно:

– Ты говоришь о вчерашнем вечере. Да, увлечения приходят и уходят, для сердца не существует никаких предписаний. Верность – это закон, и тот, кто сделал это законом, не удивится, если его иногда нарушают. Но не это меня мучает!

У Грегора на языке уже был готов едкий ответ, но когда он увидел, что его друг стоит перед ним подавленный и бледный как полотно, старая привязанность восторжествовала, и он участливо положил руку на плечо Виктора.

– Мальчик мой, – сказал он своим обычным тоном, хотя это стоило ему немалых усилий, – у меня за плечами долгая жизнь, за это время я видел и слышал так много, что в конце концов я больше ничему не удивляюсь. Я также знаю, что не очень хорошо разбираюсь в распутывании узлов и способах выхода из сложных ситуаций, поэтому я не могу тебе помочь в таких делах. Но, может быть, тебе станет легче, если ты поведаешь мне то, что мучит тебя.

Виктор повернулся и посмотрел на Грегора; его лицо выражало невыносимую боль.

– Мой последний роман был отвергнут, – сказал он, наконец, с трудом контролируя себя.

– О, неужели? Это неожиданно! – сказал Грегор, задумчиво потирая свой небритый подбородок. – Но, черт возьми, почему?

Мгновенно он забыл все, что стояло между ними. Честно говоря, он незаметно грелся в лучах славы Виктора, тайно возлагал на него большие надежды и видел в нем воплощение того высокого идеала, к которому он сам стремился на протяжении всей своей долгой жизни.

– Продолжай! – порывисто вскрикнул он и потряс Виктора за плечо.

– Я подозревал это – я предвидел это – как неизбежный поворот судьбы, – начал Виктор и устало облокотился на шаткое старое кресло, стоявшее около окна. – Мои силы истощены, a с ними вместе моя уверенность в себе, мое мужество, моя способность творить, которую до этого я чувствовал внутри себя. То, что ты видишь сейчас, это только мертвая оболочка, которую стоит разорвать, потому что она больше не нужна.

– Хотел бы я это увидеть! – иронически усмехнулся Грегор. – Только посмотрите на этого слабака, чье тщеславие не терпит, чтобы его постоянно не возносили до небес! Крылья Икара так быстро расплавились, мой мальчик?

– Ты ошибаешься, Грегор, – спокойно ответил Альтен. – Не тщеславие заставляет меня так говорить, а сознание того, что я действительно больше не способен творить! Ты не знаешь этого, это агония творчества, когда мысль не может и не хочет вырваться наружу, когда ты бессилен и опустошен и болезненно осознаешь, что ты сам всего лишь несчастное существо, а не творец. Ты не знаешь, как я боролся со своим угасшим воображением, со своими обыденными чувствами. Моя забота о хлебе насущном постоянно давит на меня и съедает все мои душевные силы. – А потом вы – ты и Марта – жалуетесь, что я стал капризным и раздраженным и требуете моего внимания ко всем мелочам повседневной жизни! – Ты измеряешь меня теми мерками, которые для меня не подходят! И все же тебе это даже не приходит в голову. Как ты можешь тогда понять, что меня мучит?!

– Ты прав, – тихо сказал Грегор, – но разве ты сам не слишком нетерпелив? Такие настроения естественны, но они в конце концов проходят. Никто не может быть постоянно успешен.

Виктор резко повернулся к нему и положил обе руки ему на плечи, его темные глаза были влажными.

– Но разве ты не понимаешь, дорогой друг, что куда бы я ни кинул взгляд, передо мной зияет бездна, понимаешь – везде! Во мне самом остались только пустота и скука, моя душа мертва; передо мной стоят нужда, лишения, нищета и неизбежное разочарование. Если бы меня критиковали, а не хвалили раньше, это только подстегнуло бы меня в моем стремлении преуспеть, и мой ответ на это был бы: «Вы недооцениваете меня! – Я способен на большее, гораздо большее – и я достигну этого!» – Но теперь… Как мне смотреть в лицо тем, кто превозносил меня, критикам, которые писали хвалебные отзывы? Я чувствую себя нерадивым хозяином, который легкомысленно растратил свой капитал. – Помнишь, как неохотно я говорил с тобой об этом романе? Насколько мне самому было противно читать хотя бы одну строчку из него? – Теперь ты видишь, что мои чувства не обманули меня.

– Ты закончил? Ну а теперь послушай, что я тебе скажу, Виктор, – ответил Грегор, стараясь говорить как можно мягче. – Ты преувеличиваешь, преувеличиваешь, неимоверно преувеличиваешь! Отдохни сначала, тебе это необходимо, а потом спой мне ту же песню еще раз, если ты не забудешь ее к тому времени.

– Отдохнуть? – горько повторил Виктор. – И на что мы будем жить, есть и пить?

– У меня возникла прекрасная мысль, мой мальчик, – сказал Грегор, смеясь и потирая руки. – И если в моем предложении ты увидишь долю эгоизма, помни, что здоровый эгоизм – это основное условие нашего существования. Прими меня в свой дом, я буду третьим в компании! Ты даже не представляешь, насколько уродливой кажется для меня эта голая комната с тех пор, как я испытал всю прелесть домашнего уюта в твоем доме! Я думаю, Марта ничего не будет иметь против этого, и как награду за доброе дело, это даст тебе передышку, чтобы твой переутомленный мозг отдохнул какое-то время. Моя пенсия не велика, как ты знаешь, но пока этого будет достаточно.

Виктор стоял неподвижно, закусив нижнюю губу и опустив глаза в пол. Он чувствовал себя смертельно униженным. Слабак, который должен жить на милостыню других!

Подавленным голосом он сказал:

– Однажды ты упрекал меня за честолюбивые помыслы, а теперь – теперь ты видишь, до чего я дошел! Но я принимаю твою жертву, Грегор, принимаю ради Марты.

– Я вижу, как тебе тяжело, – прервал его Грегор. – Однако, помни, что в трудную минуту можно рассчитывать только на друзей! Но, – продолжал он, поспешно отвернувшись, так как встретил взгляд Виктора, – прежде всего, пощади себя немного, ты выглядишь несчастным, и я буду только рад если фрау Роуз Мари может протянуть тебе руку помощи, если это поможет. Так когда я могу переехать к тебе? Третья комната в вашем доме, насколько я знаю, совершенно не используется.